– Ну, дети. Собрались на пикник. Чего бояться-то?
Подростки первым делом закинули на бетонные плиты пакет. Потом полезли сами. Девица (которая в джинсах) вскарабкалась сама. Зато ту, что в мини-юбке, отталкивая друг друга, подсаживали под попу все трое.
– Может, уйдем по-английски? – шепнула Надя.
– Зачем? – удивился Полуянов.
Взял ее за руку и вышел навстречу компании.
Подростки увидели их, заржали.
– Ой! Дядька с теткой! – ахнула девица в красных колготках.
Один из парней хмыкнул:
– Вы че, бичкомеры?
Второй толкнул его в бок:
– Глаза разуй! Чепушу негде просто. Сюда свою марамойку привел.
Полуянов холодно взглянул на подростка. Коротко бросил:
– Язык придержи.
Надя сжалась. Молодняк очевидно нетрезвый, борзый. Сейчас как начнется!
Но ничего не случилось. Парень – под Диминым взглядом – будто похудел. Забормотал миролюбиво:
– Да че, мы ниче. Жалко, что ли? Места много, всем хватит.
Девица в джинсах выступила вперед, прищурилась:
– А это не вы – дяди Рыбакова дочка внебрачная? Та, которой он дом отписал?
– Ну, я, – призналась Надя.
– Везет кому-то… – девица в красных колготках завистливо взглянула на Надю, пробормотала: – И плащик у тебя класный. В «Наф-нафе», что ли, брала?
– В «Максмаре», – сухо отозвалась Митрофанова.
То, что на распродаже и в «стоке», уточнять не стала.
– Ясен дел. Красивая жиза, – буркнула деваха.
И резко отвернула от них – в глубь дворца. Парни – бычки за красной тряпкой – потащились за ней. Последней, понурив плечи, двинула девица в джинсах.
А Надя – едва Полуянов помог ей спуститься на землю – спросила:
– Дим! «Чепуш» – это я поняла, от слова «чепуха». А марамойка – кто такая?
– Ну… это на их языке прекрасная дама, – смутился он. И подвел итог: – Не бери в голову.
* * *
Суббота пролетела незаметно, воскресенье еще быстрее. Едва успели прогуляться, потом навести в доме минимальный порядок – и вот уже прохлада, распеваются птицы, солнце деловито спускается к горизонту.
– Пойдем на крыльце посидим, – предложил Дима.
Вынес из дома, ловко разместил на крохотном пятачке два продавленных кресла, табуретку (в качестве стола). И даже Митрофановой маленькую скамеечку притащил: «Ноги поставишь». Пили чай с сушеной мятой – Надя нашла ее в отцовских запасах. Ели булочки из сельского магазина. Слушали лягушек и стрижей. Красный шар солнца неохотно скатывался все ниже. Дачники запирали дома и возвращались в Москву.
Полуянов взглянул на часы, зевнул:
– Надюх, может, не поедем сегодня? Мне завтра к двенадцати.
– А мне к девяти.
– Опоздай. Прогуляй.
– Слушай, я забыла! – оживилась она. – У меня ведь законный отгул есть!
Схватила телефон, немедленно позвонила шефине – и получила у нее разрешение завтра на работу не приходить.
Показала Диме язык:
– Вот и езжай к двенадцати. А я буду отдыхать. И вернусь в Москву только вечером. Или, может, вместе останемся? У тебя ведь график свободный.
– Надь, да я в редакцию вообще не собираюсь, – поморщился Полуянов. – Другие дела. Мне к двенадцати в полицию.
– Зачем?
– Хочу с Савельевым встретиться, – буркнул журналист.
– Это по поводу тех мошенников? Благотворителей?
– Ну да, – кивнул Дима.
– Расскажешь?
– Грустная, Надюх, тема. Для весеннего томного вечера.
– Все равно расскажи.
Она чувствовала: ему надо выплеснуть тяжелые мысли.
И Дима начал:
– Есть такой мальчик. Юра Горелов, десяти лет. Рак в четвертой стадии, метастазы по всему организму, врачи единодушны: шансов нет, только паллиатив. Но родители все равно хотят его в Германию везти. На это деньги и собирают. С помощью одного фондика благотворительного.
