– Так ведь, я не один там был.
– Ну, – грустно вздохнул Конюхов. – Не хрен было и вообще брать. Только, в нюх попало…
– Недолго и сходить, – хмыкнул Тимофей, оставляя ложку.
– Ну, так я – мигом, – встрепенулся Костка, с готовностью вскакивая из-за стола. – Токмо – ты денежку-то дай, а не то, забесплатно, даже нашему брату, только «вторака» нальют, сволочи.
– Знаю, как – мигом, – усмехнулся Тимофей. – Уйдешь в кабак, так и припрешься к утру – без водки, с мордой побитой. Нет уж, сам схожу.
Да и чего не сходить? Уж кто-то, а Акундинов, по должности своей знал, что казенных кабаков на Москве – как блох на худой собаке. А как же иначе, если половина дохода в казну идет от ее, родимой?
Неподалеку от дома был такой кабак, про который он точно знал, что хозяин никогда не доливает водку водой, да не настаивает ее на той иноземной травке, табаком именуемой, от которой потом два дня болит башка. Ну, то, что целовальник, приторговывает не только казенной, но и самодельной водочкой – известно. А кто же не без греха? Целовальник, однако, был умен, потому ни разу не попадался.
Кабак был хорош еще и тем, что имел совсем низенькое крыльцо. Правильно-с высокого-то и навернуться недолго, да шею сломать. А там – объясняйся излишний раз с приказными из Разбойного приказа, да с плачущими родственниками.
Миновав длинные сени, заставленные пустыми бочками и, пройдя внутрь, Акундинов осмотрелся – нет ли кого из знакомых, к кому бы подсесть, да похвастать новым чином? Но, за длинным, ничем непокрытым, зато отскобленным, до белизны столом, уставленным разными бутылками, заедками и закусками (в зависимости от кошелька) таковых не было. Были тут, либо крестьяне, из зажиточных, что приезжали в первопрестольную по торговым дела, купцы, зашедшие порассуждать все о тех же делах, да стрельцы, свободные от караула.
Целовальник, завидев подьячего из Новой четверти, заулыбался и закивал так, что того и гляди-башка оторвется.
– Милости, просим! – заворковал кабатчик так радостно, что казалось – встретил лучшего друга.
– Да не на службе я, не боись, – усмехнулся Тимофей. – Водочка-то у тебя, какая?
– Ну, как обычно, – ответил хозяин. – Казенная. Ту, что с государева винокуренного завода отпускают. Вот, попробуй…
В любом кабаке, Акундинов мог бы пить-есть в три горла, да задарма. Только, за красивые глазки никто поить не будет. Рано или поздно, но стребуют с тебя службу за все съеденное и выпитое! Отслужить-то ты, конечно же, отслужишь. Но, как говорят старики: «Сколь веревочке не виться, а хвостик все равно торчит!» И, ежели тебя только со службы попрут – так рад радехонек будешь, что дешево отделался. Таких, что зарились на дармовщинку, Тимофей уже насмотрелся… Кого потом ставили на правеж, да били батогами так, что мясо клочьями летело. Ну, а кого после правежа – прямо в Сибирь, а кого – на кладбище… Это в других приказах – фарт. Там, не то, что старшие подьячие, но и писцы неверстанные уже так зажрались на подарках да подачках, что спали на шелке, да с серебра ели. А за Новой четью, что водочные сборы блюдет, смотрят со всех сторон. Тут тебе и Разбойный приказ и, Приказ Большой казны и, Дворцовый. Все посматривают – не взял бы, приказной чего…
Акундинов решил вначале сам попробовать водку. Ну, не брать же незнамо какую. Хотел, было, прямо у стойки опрокинуть чарку, да толклись тут какие-то рожи, самого синюшного вида, что и стоять-то с ними рядом было противно. Брезгливо покосившись на шваль, да принюхавшись, Тимоха спросил у целовальника:
