– Ну, вроде, того, – буркнул он, а Танька уже спускала с него штаны и подштанники, оглядывая «хозяйство».
– Ну, вроде бы, все на месте, – удовлетворенно сказала она, поднимая порты обратно. – Ничего не отшибли. Синяки, только, здоровенные. Главное, куренок твой на месте. Ну, да ничего, – легкомысленно отмахнулась она. – Тебе – на пользу! Лишний раз кобелиться не будешь. Били-то тебя – из-за бабы, али, из-за девки?
– Да пошла ты к едреной бабушке! – выругался Акундинов так, живот схватило от новой боли… – У тебя на уме – только кобели да сучки, да всякие случки!
– Никак, по пьянке, побили? – удивилась жена. – Ну и ну! Да неужели, напился в кабаке, да с мужиками подрался? Неужто, все, как у людей? – недоверчиво покачала головой баба, не веря в такое счастье…
За восемь лет супружеской жизни она неплохо изучила муженька… Бывало, пару раз, Тимохе перепадало от парней за то, что лез к ихним девкам… Ну, а как не лезть, если не отказывают?
…Целый день Акундинов отлеживался, слушая ленивые попреки жены. Однако, Танька, хоть и сердилась из-за вчерашней неявки, но, перекипев, принесла миску с квашеной капустой и нацедила стаканчик рассола. Видя, что помогает плохо, вытащила откуда-то штоф водки. Хотела в чарку налить, то Тимоха затребовал, что отдала всю посудину. Супруга, обматерила муженька, но водку поставила на табурет, рядом с лежанкой. А куда она, зараза денется, если супругу невмочь? Да и сама Татьяна, хотя и сердилась, но как любая баба, жалела битого мужика, еле-еле приползшего домой, …
К вечеру, когда от штофа осталась добрая половина (одному-то пить, как-то и не с руки), а Тимофей успел и поспать и, протрезветь, явился слегка пьяненький Конюхов.
– Ну, вот, а сам про меня говорил – без водки придет, да битый, – язвительно ухмыльнулся Костка. – А сам-то, пришел со штофчиком, да как, огурчик…
– Пошел ты! Без тебя тошно… – поморщился Акундинов.
– Да ладно, Тимоша, не серчай. Я же, понимаю, все в жизни бывает впервые, – сказал приятель, покосившись на штоф.
– Да уж, – фыркнул Тимоха, разливая водку в свой и, в невесть откуда-то взявшийся, второй стакан, подставленный Конюховым.
Молча, без чоканий, выпили. Акундинов, отставив стакан, откинулся на подушку…
– Ну, впрямь, как о покойнике, – заметил Костка.
– В чулан сейчас оба пойдете! – пригрозила Татьяна, занятая хлопотами по хозяйству. – Перегаром разит так, что дышать нечем. Рассол надо с похмелья хлебать, а не водку!
Тимофей, не чувствуя настроения ни стукнуть, ни, даже и обматерить жену, сполз с лежанки, взял штоф, стаканы и безропотно поплелся в каморку Конюхова. Костка, ухватив со стола пару ломтей хлеба да миску с солеными огурцами, пошел следом.
Расположившись на деревянном топчане со старым овчинным тулупом, на котором спал Костка, перед маленьким столом, сколоченном из горбыля, мужики разлили водку.
– А чего переживать-то? – выпив и откусив от огурца, стал рассуждать Конюхов. – Из-за морды битой? Так, плюнь – не девка красная. Все заживет, как на собаке. Из-за того, что в приказ не пошел? Я ведь, когда ты вчера не пришел, пождал-пождал, да спать лег. А с утра, когда ты пьяный да битый пришел, в приказ сходил, да сказал – болен, мол, Тимофей Демидов, сын Акундинов. Может, еще день-два проболеешь. Боярин, правда, спрашивал – не запил ли, свежий старшой-то от радости? А я уж соврал, что съел, дескать, чего-то … Ну, так он и говорит – пусть мол, выздоравливает, а тогда уж и на службу приходит. Знает, ведь, боярин-то наш, что муж у евонной крестницы – не пьяница, да не прощелыга. Ну, то, что бабник, дак тоже ничего. Все ж таки, у боярина в любимцах ходишь.
