Детдом - страница 33

Антонина и Виталий увезли бывшего Кешку на экскурсию по вечернему Петербургу.

Все, включая самого Виталия, были уверены, что сегодня вечером Виталий отправится играть на бильярде. Однако, действительность оказалась иной. В награду – одинаковые иронические усмешки матери и дочери. Этот странный молчаливый Кай с его похожими на оскал готовыми улыбками казался опасным. Он был намного выше Антонины ростом, двигался по тротуару, как будто крался по лесу, и шляпа закрывала его глаза. И красивый отец Антонины, и дурацкий Кай – они оба были похожи на разбойников, флибустьеров из детских фильмов и книжек. Это тревожило Виталика.

Лена убежала домой фактически от полного стола, по звонку, который сама организовала столь очевидно, что это могло бы показаться даже грубым стороннему наблюдателю. Тому, кто плохо знал отношения подруг.

Олег сидел за столом и медленно, аккуратно, но непрерывно ел и пил. Анжелика давно наелась и стояла у окна.

– Почему ты не ешь? – спросил Олег. Она все еще не могла привыкнуть к тому, как он говорит по-русски. Грамматически правильно, но с отчетливым акцентом. – Ты сидишь на какой-нибудь диете? Сберегаешь фигуру? Я знаю: в Европе и Америке это модно. А в Мексике модно быть толстой. Мне нравится.

– Я уже наелась. Ты забыл: я всегда ела много, но быстро. Поэтому всем казалось, что я ем мало. Если тебе нравятся мексиканские стандарты, ты будешь очарован теперешней Светкой. Помнишь ее?

– Конечно, помню. Света всегда казалась мне привлекательной.

– Теперь ее привлекательность потяжелела килограмм на пятнадцать. А почему «Кай»? – спросила Анжелика. – Он же вообще-то Иннокентий. Можно было бы Кен…

– Кен – слишком по-американски. Он сам выбрал. Кай – из «Снежной королевы» Андерсена. Странник по звездам с берега северного моря, игравший льдинками в вечности, забывший свое прошлое. По-моему, очень романтично…

– Пожалуй, хотя отчетливо попахивает твоей, а не его фантазией. И кому уготована роль Герды?… Расскажи мне о нем. Что с ним было за эти годы? Что он такое теперь?

– Он очень сильный, по-своему умный и совсем не несчастный, – объяснил Олег. – В строгом медицинском смысле называть его нормальным человеком, наверное, нельзя. Речь у него так полностью и не восстановилась. Тут, конечно, очень помешало то, что я его тогда увез из России, и ему пришлось сразу привыкать к испанскому, английскому…

– Ну, это трудно, конечно, но все же – жизнеспособно, – пожала плечами Анжелика. – А вот если бы ты его не увез, здесь его просто убили бы или, в крайнем случае, изувечили…

– Да, разумеется, – кивнул Олег. – Он закончил там специальную школу для глухонемых…

– Почему для глухонемых?! – изумилась Анжелика. – Он же слышит не хуже любой собаки!

– После приезда он, естественно, ничего вокруг не понимал и не почти не мог говорить, даже по-русски. Культурный шок. Я посоветовался по его поводу с тамошними психиатрами, и один из них – темпераментный латинос – дал мне дельный совет: обучить Кешку универсальному языку жестов, как обучают глухонемых детей. Традиции имплантации в общество глухонемых людей есть в каждой стране – сказал он. А потом, мол, поглядим. Я посоветовался с самим Каем и он воспринял эту идею на ура. Говорить жестами ему очень нравилось с самого начала пребывания в городе. Я нашел соответствующую школу в Мехико и устроил его туда. Он обучался великолепно, учителя просто не могли им нахвалиться. А учитывая, что он слышал всех окружающих, а я сначала старался говорить с ним по-английски, чтобы приучить его к международной речи… В общем, года через два-три он уже великолепно понимал испанский, умел на нем читать и писать, и кое-как понимал английскую речь, если говорил не носитель языка. В это же время он закончил школу для глухонемых. Мексика – страна еще более изворотливая, чем Россия. В Университет на исторический факультет Кай поступал как глухонемой. Мы все врали, что он не слышит, но умеет читать по губам. В кабинетах чиновников я в красках рассказывал сериал про его происхождение (Тарзан, льды, волки, Петербург, русская мафия), они качали головами, цокали языками, охали, ахали… В конце концов отыскали какую-то квоту для инвалидов и приняли его на бесплатное место и фактически без экзаменов. Проучиться он сумел только два года, потом – ушел. Не мог высидеть на лекциях, не успевал конспектировать. Не мог прочитать нужное (очень большое) количество исторической литературы. Не мог общаться со сверстниками, жить студенческой жизнью. Я не стал его заставлять. Что поделать, если ему – не дано? Потом он работал со мной в экспедициях. Я его, конечно, кое в чем поднатаскал, но многое в нем было от природы, точнее, от предыдущих этапов биографии. Прекрасный проводник, очень надежный товарищ, очень внимательный археолог-практик, на замечательном уровне – археологическая интуиция, иногда просто пальцем указывает, где нужно копать и – угадывает. У меня у самого такое появилось только лет через пятнадцать после начала работы в раскопе. Плюс, конечно, его прямо-таки невероятное чутье на лес и всяческую опасность. Несколько раз он фактически спасал жизни моих людей. Один раз и меня самого – тоже…