Читать онлайн Леонид Резников - Девятая попытка Кота Митрохина

Разрешите представиться: Кот! Большой, рыжий, с белыми полосками котище, с генеральскими усами и пронзительно-зелеными глазами. В полном расцвете сил. А почему именно Кот? Да так, для краткости и устранения неразберихи. Знаете, как бывает – придумывать имя лень, к тому же вдруг да не угадаешь, а Кот – самое то: «Эй, Кот! Кис, кис» или «Котик, рыбки хочешь? А Китикэта?» (тьфу, гадость какая!), а то и «А ну, Кот, пшел отсендова!» По-всякому, в общем. Мда…

Вот так и привык к прозвищу. А вообще-то, меня зовут Веня. Митрохин.

«Что за странное имя для кота?» – спросите вы. И будете правы, хотя и частично! Это не имя странное, а я, вернее, моя внешность. И я вовсе не кот, а такой же человек, как и вы. Внутри. Не верите? Я бы тоже не поверил, но – увы! – так уж получилось. Нет, умом я не тронулся и в костюм кота тоже не облачался для повышения, так сказать, охмуряемости дам – с с дамами у меня и без того полный порядок. Я действительно кот, хотя раньше и был человеком. Но обо всем по порядку.

Все началось одним ранним майским утром выходного дня, когда солнце, сговорившись с одуревшими от тепла птицами, не дает поспать лишний часок. Первое нахально врывается в комнату даже сквозь плотные занавеси, так и норовя «засветить» в глаз, а вторые надрывно щебечут переливами, словно пришел конец света. И даже попытка зарыться с головой в душные подушки не приносит долгожданного покоя и умиротворения.

Только не подумайте, будто я брюзга какой. Нет! По натуре я жизнерадостный оптимист и даже очень люблю и солнце, и весну, и всяких там птичек-воробушков. Но не в пять утра, и не когда ты, вернувшись с шумной дружеской вечеринки в четыре часа, прилег наконец сладко вздремнуть!

Сам-то я почти не пьющий – не люблю это дело. Пропустил пару рюмочек самодельной клюквенной настоечки, а потом весь вечер сидел дурак дураком да смотрел, как честная компания медленно «наклюквивается». Мне бы уйти сразу, да вот не получилось. Так и просидел до утра, пока последний из гостей ликом в салат не опустился. Растащил, значит, всех по диванам и кроватям, а сам – до дому. Только прилег, и тут – на тебе: солнце, птицы… А, чтоб тебя!.. Еще и будильник в телефоне запиликал.

В общем, сну пришел конец. Причем, окончательно и бесповоротно.

Вздохнул я, сполз с кровати и угодил ногой в бокал с холодным чаем. Надо же, забыл! Специально ведь поставил, вдруг ночью (вернее, утром) пить захочется. Напился… Сижу с задранной ногой и мокрыми растопыренными пальцами и смотрю, как по полу растекается темная лужица. Нет, вот же невезуха!

И стоит подумать о проклятой невезухе, как она мгновенно приклеивается к тебе и преследует весь день. Яичница пригорает к тщательно отскобленной сковороде, чего с ней обычно не случается. У чайника в самый неподходящий момент отваливается ручка. Бутерброд с маслом и джемом по неизвестной причине выскальзывает из пальцев, падает на колени и оттуда медленно, словно издеваясь, сползает на пол и устраивается на нем опять же липко-масляной стороной. А когда, дочиста отдраив половой тряпкой кухню и пролив полтаза воды мимо унитаза, собираешься принять прохладный душ, из него вместо ожидаемой этой самой прохладной бьет струя кипятка. И совершенно непонятно, откуда в трубе с холодной водой взялась горячая. От раскаленных струй, жалящих тело, словно рой обезумевших ос, внезапно наступает такая бодрость, что ты вмиг выскакиваешь из ванны, подобно олимпийскому прыгуну в высоту…

А тут еще и Серега Спицын названивает.

Нет, не буду брать трубку. Не хочу!

Телефон надрывается, потом смолкает. А через минуту-другую опять начинает кружить по столу, жужжа вибромоторчиком. Скрепя сердце беру телефон и, артистично изображая голосом вяло-сонное состояние – какой уж тут сон! – отвечаю:

– Алло-у.

– Веня? Здоров, друг! Как делищи? – Бодрый, с хрипотцой бас Сереги врывается в ухо, молотя по барабанной перепонке, словно папуас дубиной по родному, обожаемому дун-дуну1.

– Серый, какие делищи? – морщусь, отодвигая телефон от уха. – Ты вообще на время смотрел?

– Ну?

– Баранки гну! Полшестого утра, между прочим, – ворчливо отзываюсь я.

Нет, все-таки Серый – нахальный тип! Я уже чувствую, сейчас будет что-нибудь клянчить. Халява – его конек.

И точно:

– Ну извини! Слушай, ты не мог бы подбросить меня до аэропорта? Оксанка прилетает, а я тут закрутился.

– Серый, ты в своем уме? Я спал всего час, – начинаю выкручиваться, хотя по опыту прекрасно знаю, что меня уже ничто не спасет. – Бензина ноль, и денег ни шиша.

– Деньги… Да чего деньги-то! – с нахальной простотой заявляет Серый. – А заправка там, по пути. Зальешь.

Нет, как вам нравится – «зальешь»! Вот взял бы и сам залил. А до аэропорта, между прочим, пилить полсотни «кэмэ» в одну сторону.

– Серый, я серьезно, – хнычу я в трубку. – Честное слово, не могу.

И тут начинается:

– Я так и знал, – раздельно, с укором, произносит Серый. – Когда тебе надо было, я тебя выручил. Эх, никто добра не помнит. Помнишь, пятерку занял? А ведь у меня тогда тоже напруга с бабками была.

Пятерку он занял! Да это было еще при Мамае! Пятерка отдана три года назад, а проценты на нее, будь она трижды проклята, до сих пор капают! То подвези, то одолжи, то пузырь поставь. Чес-слово, сил моих больше нет! Вот возьму и пошлю куды подальше, и прямо сейчас!.. Но вдруг понимаю, что не смогу. Не такой у меня характер. Серый, конечно, нахал, прощелыга и стяжатель, и все же…

– Куда подрулить? – со вздохом сдаюсь я.

– Вот спасибо, друг! – восклицает Серый. – Да ко мне подруливай. Я дома, – и бросает трубку.

Естественно, ты дома. Здесь три шага до меня дойти, а я должен по узким дворам крутиться да от подъезда тебя забирать, словно шишкаря какого. Ну да ладно. Сочтемся еще, друг сердешный.

Вздыхая, гляжу в окно. На высоком клене, подернутом первой зеленью, расселись несколько воробушков. Чирикают, подлецы, скачут, ластятся друг к дружке. И такая тоска берет от этой пасторальной картины, а в голове сами собой возникают строки: «Дывлюсь я на нэбо, та думку гадаю – чому я не птыца, чому не литаю…»

Нехотя вдеваюсь в футболку, натягиваю потертые джинсы, поверх футболки – ветровку. В узкой прихожей, стукаясь локтями о стены с затертыми обоями, распихиваю по карманам телефон, ключи и права, обуваю разношенные кроссовки и, в сердцах хлопнув дверью, подхожу к лифту, запоздало вспомнив, какой у меня сегодня «счастливый» день.

Тыкать в кнопку вызова кабинки, разумеется, бесполезно. И дело здесь даже не в моей невезухе. Над кнопками нашего лифта давно уже пора разместить табличку с надписью: «Вжимать до посинения». Строптивая маленькая кабинка чаще отдыхает, чем работает. Старенькая она, конечно, заезженная, но, подозреваю, дело вовсе не в ее почтенном возрасте, как нас желает убедить домоуправление, а просто руки у мастеров не из положенного места растут – от того и беды все.

С полминуты без толку потоптавшись у дверей лифта с прислоненным к их створкам ухом и затаенным дыханием, в надежде на чудо, наконец понимаю – чудо по техническим причинам откладывается на неопределенный срок.

Сбегаю вниз по лестнице. На первом этаже с натугой упираюсь в железную дверь плечом – доводчик, видимо, сняли с бронированных дверей банковского хранилища – и вываливаюсь на улицу, едва не налетев на престарелую соседку с противным, вечно тявкающим на всех бельгийским гриффоном. Знаете, эдакое черное шерстяное чудо с выпученными нахальными глазками, мордой, словно у пьяного бомжующего Санта-Клауса и ростом от горшка полвершка. Говорят, будто гриффоны добродушны и жизнерадостны, но этот по характеру и гонору больше смахивает на какого-нибудь терьера или бурбуля. Во-во, и зовут соответственно – Булька. Так вот, на Бульку я чуть и не наступил.

Шуму было! Собачонка, заливаясь визгливым лаем, с перепугу заметалась у меня под ногами, шмыгнула в закрывающуюся тяжелую подъездную дверь и, рванув поводок, потянула за собой свою щупленькую хозяйку. Из лучших побуждений я попытался придержать дверь, схватившись за ее кромку пальцами, но та своенравно выскользнула и защемила несчастного Бульку как раз посередине. Тут уж такое началось, хоть уши затыкай!

Бормоча извинения под гневным взглядом соседки, как будто в чем-то виноват, я спешно приоткрыл дверь, потянув ее на себя за неудобную ручку из косо приваренного металлического уголка. Собачонка припустила к лестнице, рулеточный поводок натянулся, и соседка, мотнув головой, словно строптивая лошадь, гордо вошла в подъезд. Ни тебе спасибо, ни до свидания!

– Надо же, как нехорошо получилось, – пробормотал я.

Все еще несколько переживая за случившееся, я направился к машине.

Нет, все-таки невезуха – она существует! Вроде бы прошло два часа, как оставил машину под деревом, а птички расстарались на совесть. Всю крышу, лобовое стекло и капот обильно покрывали белые потеки. Истратив десять минут и пять последних салфеток, взглянул на результаты своего сизифово труда. М-да, больше размазал, чем оттер.

Плюнув в сердцах, задрал голову, погрозил кулаком ни в чем, в принципе, неповинным птахам, с любопытством наблюдавших за мной, и полез в машину. Потом на мойку заеду.

Двигатель завелся с полчиха – хоть здесь повезло. Быстро вырулив со стоянки и попетляв меж домов, остановился у подъезда Сергея. Там, разумеется, и духом Серого не пахло! Это у него уже в привычку вошло, что его все ждать должны да уговаривать. Опаздывает он, видишь ли!

Появился Серый лишь спустя минут пять. Вразвалочку обойдя машину, он распахнул правую дверь, забрался на сиденье, посетовав на, видишь ли, слишком низкий потолок и, как он выразился, «непредставительно-грязный внешний вид авто», а затем хлопнул дверью так, что двигатель икнул. По салону автомобиля поплыл удушающий сладковатый аромат дешевого одеколона.

– Не хлопай дверями, – недовольно буркнул я. – И приоткрой окно, пока я не задохнулся.

– А чё такое? – нахально осведомился Серый, но все же немного опустил стекло со своей стороны. – Крутой одеколон!

– Вот пусть твоя Оксана и нюхает, – бросил я Серому, выжимая сцепление и врубая первую передачу.

Старенький «Рено» тронулся с места и весело покатил к арочному выезду со двора.

– Деньги взял? – нагло осведомился я.

– А зачем? – не понял Серый или прикинулся, будто не догадался, о чем речь.

– Бензин зальешь, вот зачем. Сказал же: я на нуле.

– Ну ты и хорек! – Серый осуждающе покачал головой. – Езжай, там разберемся.

Похоже, он все еще не терял надежды прокатиться на дармовщинку.

«На себя лучше посмотри», – меня немного зацепило.

У Сергея лицо, если хорошенько приглядеться, и вправду напоминало морду хорька. Чуть вытянутое, с острым, длиннющим греческим профилем и широко расставленными глазами, это лицо несло на себе печать характера его владельца. Сходство с хорьком дополняли немного оттопыренные уши и темные мешки под глазами.

– Ты не мог бы чуток побыстрее? – Серый заметно нервничал, поглядывая на часы и наблюдая за моими неторопливыми перестроениями.

– Здесь ограничение сорок, – огрызнулся я. – Серый, отвянь.

– Ты же прирожденный гонщик, Веня, – сделал Серый неудачную попытку раззадорить меня.

– Да, а вон там камера, – соврал я. – Штраф ты платить будешь?

Платить – слово, страшнее которого для Серого не существует. Я знал, чем его пронять, и бессовестно этим пользовался. Серый действительно притих, сложил руки на груди и обиженно надул щеки.