Дети-одуванчики и дети-орхидеи - страница 24

Мы начали применять разработанный заново протокол исследования реактивности на стресс и первое, что обнаружили, – огромную дистанцию между детьми в отношении измеримых уровней реакций на стандартизированные лабораторные задания. Хотя многие дети попадают в центр распределения показателей реактивности, встречалось несколько – обычно от одного до пяти – детей, демонстрировавших поразительно высокий уровень реакций систем кортизола и «бей или беги» на ряд экспериментальных заданий. Подобным же образом мы видели примерно такое же количество детей с заметно более низкой реактивностью – они занимали другой конец распределения. Была ли эта явная изменчивость в нейробиологических реакциях на лабораторные задания той «музыкой», которую мы надеялись найти? Была ли различная реактивность тем фактором, который мог объяснить достоверный уровень «шума» в ранее установленной нами связи между внешними стрессами и нарушениями здоровья и развития? Могли ли невидимые, внутренние биологические реакции на стандартные задания дать ответ, почему одни дети увядают в условиях нищеты и бедности, а другие процветают?

Распределение реакций на стандартизированные лабораторные задания систем кортизола и «бей или беги» у детей. На графике видно, что реактивность на стресс имеет равномерное распределение для всего спектра значений; дети-орхидеи обосновались в верхних значениях диапазона, а одуванчики – в нижних 80 % или 85 %.

Через полтора года после того, как мы с Джилом приняли на руки близнецов-навахо на высоте трех километров над границей штатов Нью-Мексико и Колорадо, я покинул резервацию и больницу для индейцев, чтобы приступить к своей первой самостоятельной работе на кафедре Университета Аризоны в Таксоне. Однажды по почте пришел загадочный пакет с обратным адресом, указывающим пункт где-то далеко на севере, в дикой, поросшей колючками пустыне Нью-Мексико. Внутри без какой-либо записки обнаружился симпатичный коврик, сплетенный в традиционном стиле индейцев навахо, с моим именем, вплетенным в рисунок: «Т. Бойс, врач». Его прислала бабушка близнецов.

Коврик с моим именем, сплетенный и присланный мне бабушкой близнецов-навахо.

В тот день, как и в другие дни, я размышлял о благодарности семье за всех тех маленьких людей, которые нередко вступают в жизнь незапланированными и неожиданными путями. Я думал о том, как прекрасны и уникальны их способы прихода в мир, а также их реакции на него. Хотя мое собственное появление в мире академической медицины только что состоялось, я стоял на пороге открытия совершенно непредвиденной реальности, которая навсегда изменила мое видение неблагоприятных факторов в детском возрасте, мое представление о том, что означают биологические реакции на эти факторы, а также предположения о благодати жизнестойкости и несчастье уязвимости.

Всамом начале работы мы исследовали воздействие неблагоприятных факторов на здоровье и поведение, а также скрытой в шуме музыки. Участница, застенчивая маленькая девочка – назовем ее Молли, – стала предвестником будущего открытия. Молли только что прошла все тесты, определяющие реакцию на стресс, вызванный обычными экспериментальными заданиями, и теперь столкнулась с грамотно сконструированной дилеммой. Она оказалась в комнате с двумя столами, расположенными по обе стороны детского стульчика. Усевшись на этот стул, Молли обнаружила перед собой молодую доброжелательную женщину, экспериментатора. Женщина объяснила, что нужно будет немного поговорить и поиграть с игрушками, которые лежат на столе слева: пестрая куча старых, выцветших, сломанных игрушек, словно реликты Армии спасения из давнего прошлого. На другом столе, справа от экспериментатора, располагался набор ярких, модных игрушек, как на витрине магазина «Детский мир». Экспериментатор сказала, что забыла что-то в другой комнате и ей нужно выйти на пару минут. В это время Молли может играть с игрушками на левом столе, потому что на другом лежат чужие игрушки и их нельзя трогать без разрешения.