Оправданием для не сдачи нормативов по физ-ре могла быть только личная смерть студента или же война с Соединенными Штатами, хотя, в последнем случае, бегать и прыгать пришлось бы все равно. Был, правда, один способ избежать рабства у Светланы: записаться в альтернативную спортивную секцию. На журфаке это была секция самбо. Прочухав возможность спастись от кроссов и заплывов, Макс, ни секунды не раздумывая закатился в факультетский зал борьбы, да ещё прихватил с собой приятеля Сашку Холодного – такого же шланга и раздолбая. По росту и телосложению они были абсолютно одиковыми, похожие на круглые сдобные булочки со шкодливыми глазками. Тренер по самбо, Илья Иванович Белкин, человеком был душевным, спокойным и совершенно не злобивым. Он с удовольствием занимался со спортсменами разрядниками, готовил их к соревнованиям и грядущим победам на вузовских коврах. На остальных же ему было решительным образом наплевать. Блаженству Макса и Холодного не было предела. Два раза в неделю, в то время пока остальная студенческая братия корчилась в предсмертных муках на беговых дорожках и захлебывалась в бассейнах, они преспокойно перекатывались друг по другу два часа, а затем отправлялись пить пиво в сосисочную на Петровке. Но в один день в их бастион хитрожопости ударила молния. Дело в том, что я тоже ходил в зал борьбы, но не два раза в неделю, а каждый день. Два дня занимался самбо, поскольку был кандидатом в мастера спорта, а в остальные дни, пользуясь покровительством Ильи Ивановича, вел подпольную секцию каратэ, так как официально преподавание каратэ в СССР в 1987 году было запрещено. И вот однажды Илья Иванович вынужден был уехать в длительную командировку. Он попросил меня на пару недель заменить его на тренировках. Для Макса и Холодного наступили ужасные дни. После первых занятий они с трудом, на карачках, выползали из зала, подталкивая друг друга головами в зад. Потом, опять же по причине чрезвычайной хитрожопости они приспособились и стали договариваться во время борьбы, кто лежит сверху, а кто снизу, потом переворачивались, создавая видимость активности. Усыпив мою бдительность, два великих пехлевана вновь приобрели возможность травить друг другу анекдоты во время борьбы, но ненадолго. Однажды, увлеченно рассказывая студентам какой-то очередной миф о древних мастерах Востока, я, вдруг, заметил, что эти двое не слушают. – А кому не интересно, – обрушился я на них, – кому все по барабану, тот может катиться отсюда к чертовой матери. Я был абсолютно уверен, что после такой гневной тирады они в раз превратятся в одно большое ухо, одетое в куртку самбовку.
– Да, честное слово, можно? Вот спасибочки! – прошелестели Макс и Холодный и словно кегельные шары выкатились из зала. Через полчаса они уже пили пиво в сосисочной на Петровке, а я так и стоял посреди борцовского ковра с открытым ртом. И вот, спустя год, в 1988 году, когда я уже работал младшим редактором Главной редакции программ для детей и юношества Центрального телевидения на Шаболовке, как-то в один из светлых мартовских дней меня вызывал руководитель отдела Андрей Викторович Мельников:
– Слушай, старик, тут такое дело. У меня сынок на журфаке учится, ну распиздяй, конечно, но парень хороший. Возьми его с собой на съемку, пусть посмотрит на работу профессионала.
Никаким профессионалом я тогда конечно еще не был, но брошенное семя начальственной лести легло на благодатную почву и дало немедленные всходы.
