– Коль, ты посмотри на наших идиотов. Жаль, что зритель не увидит их справа, – Макс, согнувшись пополам, заходился от смеха и вытирал слезы.
– Вот дебилы! Ой, не могу! Дорогу они выбирать приперлись, а сами пережрались самогону, да морды друг дружке поразбивали. Не, ну глянь! Хороши, а!
Картина, действительно была живописная. Пока Саня Никифоров снимал вдохновенные лица молодых, они, молодые, стояли не шелохнувшись. Уже, начавшее свой закат, солнце позолотило их юные лица с левой стороны и оттенило набухающие и наливающиеся фиолетом шишки и синяки с правой. – Нехорошо как-то получилось! – сквозь зубы процедил Стэфан, пытаясь сохранить торжественное выражение лица.
– Да уж! Чего ты забыковал-то! Ну заглотнули бы все по сто пятьдесят и делов, – ответил ему помятый Даллас, пристально вглядываясь в даль. Ботаник Стасик вклинился в переговоры: – Щас закончат снимать и заглотнем. Я знаю, у Нюрки бабки есть.
– Нюр, а Нюр, дашь стольник на примочки? Разбитая деваха Нюрка повернула на них совершенно заплывший синий правый глаз и улыбнулась: «А то! Куда ж я денусь, милые вы мои мальчики!» Буквально на следующий день отснятый ролик был смонтирован и озвучен, а через два дня запущен в эфир. Когда до президентских выборов оставалась всего лишь неделя, мне позвонил чрезвычайно взволнованный Макс и заорал в трубку: – Ты видел? Ты видел это блядство?
– Что случилось? Говори толком! – А чего тут говорить-то! Мы усираемся, можно сказать здоровье свое и мозги гробим. А все, оказывается, зря. Все впустую! Выходит, и делать-то ничего не надо. Можно просто взять и у кого-нибудь все все стырить! – Что, что стырить-то? Объяснишь ты, в конце концов?
Оказалось, что накануне Макс, переключаясь с канала на канал, случайно наткнулся на, до боли, знакомые кадры. Группа молодых людей весело и дружно шагала по дороге, натыкалась на развилку и останавливалась перед выбором – куда свернуть. При этом лица их были повернуты налево, а голос Геннадия Зюганова за кадром говорил: «Пока молод, не сбейся с дороги! Нам с тобой, товарищ, по пути!» Идея, сценарий, даже раскадровка по крупным планам – все было наше, только рожи чужие и место другое. – Сперли, товарищи коммунисты, идейку-то нашу! – кричал Максим в трубку. – И мы теперь, с нашими дорогами, как мудаки!
– Почему это мы, может они?
– Ну да! Они-то свой ролик, небось, по десять раз на дню крутят, а наш, вон, всего два раза показали.
На утро следующего дня все собрались в редакции и устроили боевую антикоммунистическую летучку. Первым держал речь главреж Николай Сверкаев. – Надо выяснить, кто продал краснопузым идею ролика и линчевать гада прилюдно!
– Да какая теперь разница! Клипы-то крутятся в эфире. А народ голову ломает. Что за хрень такая! Саня Никифоров отчаянно рубанул воздух.
– Да ни фига он не ломает. У меня дома все видели и наш, и коммунистический ролик и все думают, что это одно и тоже! – Оба-на! – закричал журналист Валерка Щавельев, – это что же мы, выходит, на товарищей работаем?
Щавельев после развода с женой жил в Подмосковной Балашихе, в крохотной квартирке в абсолютно пролетарском районе. Сверкаев ему и посоветовал: «Ты, говорит, теперь ходи по своей Балашихе и всем втирай, что это ты ролик сделал. А когда комуняки придут к власти, тебе, глядишь, и комнатушку какаую никакую выделят». – Вот тебе бы, Николай, всё зубоскалить, а я за общее дело болею, – заныл было Щавель. – Знаю я, от чего ты болеешь! Мне за вас, мудаков, шеф чуть было башку не открутил.
