– Ты попросил меня рассказать правду. Уговорами и обманом выманил ее, – прошептала Кайлин. – А потом ей же меня и наказал. Этой правдой. За что?!
– Рачонок, – он поморщился, как от боли, правда за колено сейчас не держался, – просто скажи, что выбираешь. Рука? Нога? Глаз? Что угодно. Не волнуйся, я готов принять любой выбор.
– Но здесь не Подэра! Я не собираюсь мстить тебе, Рогар! Заставлять тебя чем-то платить! Я просто хочу понять: почему? Скажи мне, почему и за что ты мстишь мне?!
Его лицо резко закаменело, он отодвинулся, отвернулся: челюсти сжаты, пальцы невольно опять вцепились в колено, стиснули его, словно заткнули глотку, готовую заорать.
– А я знаю почему, – продолжила Кайлин, зная, что просто обязана сказать это вслух. Он ведь хотел правды от нее, всегда хотел лишь правды. – Потому что ты сам себя простить не можешь. Не можешь простить себе, что бросил своих детей. Там, на Подэре. Поэтому не выносишь мысли, что вдруг почувствовал себя счастливым. Здесь. Со мной. Наказываешь себя снова и снова. Вот почему мне не нужно никакого возмездия от тебя, гораздо хуже ты и так изводишь себя сам. Выбор был слишком трудный, ни один человек бы не смог поступить так, как ты. И даже тебе пришлось не менее тяжело, чем любому из людей. Я это понимаю.
– Рачонок…
– Но я так не могу, – перебила она его, подняв руку, – то есть, я могу вынести все, зная, что ты не можешь справиться сам. Но не тогда, когда ты не хочешь, чтобы что-то менялось. И отыгрываешься на мне за то, что у меня получилось в тебе что-то поменять.
– Думаешь, я не хочу? – прищурился он, губы презрительно скривились. – Нет ничего такого, что я бы не сделал для тебя, Кайлин, а ты считаешь, что я просто капризничаю, как избалованный ребенок? Упиваюсь своей виной? Может быть, способность испытывать вину – это то, за что я себя еще хоть как-то уважаю?
– Я не про это тебе говорила. Вот и яркий пример, Рогар: ты постоянно слышишь в моих словах не то, что я имею в виду.
– Проклятье, так может, тогда пора научиться выражаться яснее?!
Кайлин невольно вздрогнула от яростного крика, и Рогар сжал кулаки, заметно сдерживая свой гнев.
– Вот поэтому я и не планировал привозить тебя в цитадель с самого начала, – глухо заговорил он. – Не из-за Ириллин, как ты волновалась, не из-за чего либо еще. Просто потому, что не хотел, чтобы ты страдала. У нас мог быть чудесный дом в любом уголке Эры, тебе достаточно было лишь пальцем указать, описать, чего хочешь, и ты бы это получила. Я бы приезжал к тебе в то время, когда разлом закрывался, и мы бы замечательно проводили время вместе. Еще не поздно так сделать. Я очень не хочу обижать тебя… но иногда эти псы берут верх надо мною.
– Какие псы, Рогар?!
– Постоянно голодные, – он кивнул в сторону своего колена, – тварь, мальчик и псы. А у тебя было столько мужчин… я не выношу мысли, что было время, когда ты мне не принадлежала.
– Какие мужчины?! – Кайлин ощутила, как ее с новой силой затрясло. – Я не могу поверить, что ты говоришь мне это серьезно! У меня никого нет, кроме тебя, и никогда по-настоящему не было! Зачем только я тебе вообще что-то рассказала! Так и знала, что не стоит говорить! Но ты хотел! Ты умолял меня о правде! Убеждал, что она тебя успокоит! А вместо этого… Рогар, ты при мне пытался заняться сексом с какой-то иххой!
Внезапно он схватил ее, прижал к груди, и Кайлин забилась, затрепыхалась в этих крепких объятиях, как та самая пресловутая птица, рвущаяся на свободу и не находящая пути. Она закричала, потом застонала, наконец тихонько захныкала, слабо ударяя его кулачками по плечам и задыхаясь его запахом, теплом его тела, силой его рук, вновь лишивших ее воли, а он сидел так с ней, как с ребенком, чуть раскачивался, словно убаюкивал и все приговаривал:
