Некоторое время я рассеянно листала «Пари-матч», потом все-таки понесла свою добычу к столу. Сидевший за ним мужчина сурово посмотрел на меня, оценил про себя мой выбор и, пряча в уголках рта едва заметную усмешку, сказал по-английски:
– Ваш читательский билет, пожалуйста.
«Черт бы тебя побрал», – выругалась я про себя. Ненавижу эти высокомерные оценивающие взгляды, ненавижу, когда в тебе заранее видят американку, не умеющую говорить по-французски.
– Мне хотелось бы записаться, – сказала я по-французски, тщательно подбирая слова и стараясь четко, без малейшего американского акцента произносить их.
Он протянул мне формуляр.
– Заполните, пожалуйста, – распорядился он по-английски.
Я так обозлилась, что в графе «фамилия» вместо Тернер написала Турнье и вместе с водительским удостоверением, кредиткой и банковским уведомлением, на котором значился наш местный адрес, сердито подтолкнула к нему. Он посмотрел документы, затем перевел взгляд на формуляр.
– Как это понять – Турнье? – Он постучал пальцем по анкете. – Тернер, не так ли? Как Тина Тернер?
– Да, – я по-прежнему говорила по-французски, – но изначально мои предки были Турнье. Они изменили фамилию, переехав в Соединенные Штаты, чтобы она звучала по-американски. Это было в девятнадцатом веке.
Так гласило семейное предание, эта его часть была мне известна, чем я немало гордилась. Но на моего собеседника слова не произвели решительно никакого впечатления.
– Многие меняют имена, когда эмигрируют…
Я отвернулась, избегая его насмешливого взгляда.
– Ваша фамилия Тернер, и на формуляре следует писать Тернер, не так ли?
– Я… В общем, поскольку сейчас я живу здесь, – я перешла на английский, – решила, что буду называться Турнье.
– Но никакого документа с этим именем у вас нет?
Я покачала головой, сцепив пальцы, мрачно посмотрела на стопку книг и, к ужасу своему, почувствовала, что глаза наполняются слезами.
– Ладно, не имеет значения, – пробормотала я, стараясь не смотреть на него, сгребла все бумаги в одну кучу, круто повернулась и зашагала к выходу.
Ночью я вышла на крыльцо отогнать кошек, затеявших драку на улице, и споткнулась о стопку книг. Наверху белел читательский билет, и выписан он был на имя Эллы Турнье.
В библиотеку я все эти дни не заходила, борясь с желанием нанести специальный благодарственный визит. Дело в том, что я так и не поняла, как надо благодарить французов. Когда покупаешь что-нибудь, они рассыпаются в благодарностях, но что-то заставляет сомневаться в их искренности. Интонацию толком не разберешь. Однако же саркастический тон библиотекаря сомнению не подлежал, и мне трудно было представить, что он с достоинством примет слова признательности.
Некоторое время спустя, прогуливаясь по набережной, я увидела его сидящим на солнце перед входом в кафе, где я раньше пила кофе. Казалось, он был целиком поглощен своими мыслями, и я в нерешительности остановилась, не зная, что сделать – то ли подойти, то ли незаметно пройти мимо. Но тут он оторвался от созерцания воды, поднял голову и перехватил мой взгляд. Выражение лица его, однако, не изменилось – мысли, казалось, были по-прежнему далеко.
– Bonjour, – глуповато улыбнулась я.
– Bonjour. – Он слегка приподнялся и кивнул на соседний стул. – Кофе?
– Oui, s'il vous plaît[8], – поколебавшись ответила я и села рядом.
Он подозвал официанта. Испытывая неловкость, я упорно смотрела на реку, лишь бы не встретиться с ним взглядом. Тарн – река большая, около ста ярдов шириной, с зеленоватой поверхностью, тихая, почти неподвижная. Но, приглядевшись внимательнее, я уловила медленное движение. Время от времени на поверхности мелькали какие-то темные, вернее, ржавого цвета огоньки и тут же рассеивались, словно уходя под воду. Я завороженно следила за красными пятнами и всякий раз, как они исчезали, испытывала двойственное ощущение – облегчение и одновременно разочарование, за которым приходило нетерпеливое ожидание новой вспышки. И когда она возникала, я невольно вздрагивала, но глаз не отводила, пока ржавое пятно не рассеется до конца.
