Я понимала все риски. Они были просто огромными, но причину, по которой Эмин на них шел – я не понимала.
Я строила логические цепочки, но все они не соединялись воедино.
Подумаешь, я бывшая подруга его жены… когда это было? Уже больше шести лет прошло, как Диана вышла за него замуж.
Кто я для него помимо этого размытого статуса?
Беременная девица его врага. Однажды Давид позарился на его жену, и Эмин упек его в тюрьму на пять лет.
Почему Эмин помогает мне?
Куда выгоднее было бы сбагрить Басмановым беременную женщину их мертвого сына.
Ее в тюрьму.
А детей – как в память о Давиде – растить самим.
– Безумие, – прошептала я.
Я включила телевизор.
Шли новости. Если я и включала телевизор, то смотрела только этот канал в глупой надежде услышать что-то новое.
Но каждый раз слышала одно и то же.
Когда за окном стемнело, я робко подошла к подоконнику.
Парк остался парком, набережная так и оставалось набережной. Только в моей жизни что-то кардинально поменялось.
Я гналась за местью и не заметила, как утопила в ней все свое тело и душу.
Я ведь промахнулась.
Ошиблась.
Поставила не на то.
Я в своей жизни выбрала месть, но не жизнь.
– Месть.
Назвав это слово вслух, я ощутила, каким отвратительным оно было на вкус.
И замерла, оглушенная холодным, пугающим чувством.
Я уперлась животом в подоконник, прижимаясь к окну… оно запотело от моего дыхания. Вся кожа покрылась мурашками, мышцы живота дернулись и неприятно сжались.
В следующую секунду я почувствовала на себе взгляд.
И от взгляда этого мне стало нехорошо.
Пока я стояла у окна, ощущение было такое, будто на тебя не просто смотрят, а целятся. Либо я заболела паранойей, либо…
Я резко бросила взгляд за парк, в новостройки: может быть, кто-то спрятался на крыше?
Будто прикованная к подоконнику, я затаила дыхание. Так я пыталась сохранить тишину – она внушала безопасность. Одно лишь сердце колотилось бешено, но я все смотрела, смотрела…
Черт.
Из-за палатной лампы, отражавшейся в окне, я не увидела ничего. От напряжения вспотели ладони, и я попятилась назад.
Хотела отключить свет, найти причину моих чувств.
Но когда вернулась – наваждение уже спало.
– Паранойя. Не больше, – заверяла я себя.
После жизни с Давидом, паранойя – самый лучший исход, на который я могла рассчитывать.
Я отошла прочь, вытерла вспотевшие ладони об одежду и залпом осушила стакан с водой, стоявший на тумбочке.
А когда мне позвонил Эмин, я, наконец, почувствовала слабость в ногах и подкатывающую к горлу тошноту – издержки короткого стресса.
– Ты готова?
– Да.
– Я у черного входа.
Я сжала телефон в руке и еще раз вгляделась в луну.
Она напоминала мне о ноябрьских ночах, проведенных в объятиях того, кому я, кажется, была нужна.
Сейчас я отчетливо понимала: нужна.
Но это не меняло нашего прошлого.
Я взяла сумку, вышла из палаты и покинула здание. Июльский ветерок ударил в лицо… приятный, сладкий. И с примесью горечи.
– Ты долго, – недовольно заметил Эмин.
Я сухо извинилась, все понимая: его ждут жена, дети. Сегодня суббота, и они наверняка разожгут костер во дворе и сделают шашлыки. Их мучения закончились много лет назад, мои же – только продолжались.
Но я все равно была благодарна Эмину.
Мы приехали быстро. Эмин помог мне донести сумку, хоть она и была легкая, но главное, что он проводил меня до квартиры. Даже в подъезде и лифте не оставлял одну… от его заботы хотелось расплакаться. Только не при нем.
