Чем я заслужила, что он так со мной поступил? Чем?
Обманом привёл меня в сказку, которая на деле оказалась самым жутким кошмаром. За что? Просто чтобы трахнуть? Неужели этот красивый парень с самыми зелёными глазами на свете оказался всего лишь подлецом, которому нужно было только моё тело?
Ну так и взял бы его!
Зачем надо было сердце из груди вырывать? Вот так, с мясом.
– Зачем, Рома? – скулила я, наконец-то понимая, о чём меня предупреждала Марьяна. О какой неизлечимой болезни она мне говорила.
Я влюбилась в него...
А это не лечится. Как и мои поруганные честь и достоинство.
И плач медленно, но верно перерастал в истерику, которую уже было не остановить. Я не знала как. Я просто выла побитой собакой, но становилось только ещё хуже и хуже.
Спустя бесконечность в дверь моей комнаты постучалась бабушка. Оказывается, я пропустила обед и ужин. Но мне нечего было ей сказать. Да я и не могла. Сорвала голос, и теперь из моего горла вырывались лишь сиплые хрипы. Не более.
Но самое страшное началось ночью. О, мои мозги решили, что это самое время, чтобы начать измываться надо мной и потопить в бездне отчаяния. Мастерски лишая меня разума...
Где сейчас Рома? Конечно, с другой. С новой жертвой, которой он сладко улыбается и также виртуозно навешивает лапшу на уши. И она не откажет ему. Как можно? Она пойдёт за ним точно, как и я. И он будет целовать её, трогать, ласкать, пока не возьмёт её всю. И будет жарко шептать девушке своё привычное:
– Давай, маленькая моя, кончай!
Двое суток без сна. Двое суток я провела в персональном чистилище. Двое суток наедине с собой, терзаемая предательством и чувством абсолютной никчёмности. Есть не могла. Пробовала, но почти сразу же меня выворачивало наизнанку, а дальше становилось в разы хуже.
Бросила это гиблое дело.
Бабушке врала, что заболела. Приехавшему доктору даже не открыла дверь. Но в понедельник ко мне почти с боем прорвалась Марьяна. Видеть её было тошно. Потому что она меня предупреждала, а я не послушалась. Дура махровая.
Но дверь всё же открыла, понимая, что скрываться вечно не получится, как бы мне того не хотелось, и двинулась на балкон, где сразу уселась в глубокое подвесное кресло, натягивая на голову капюшон почти до носа. Поджала колени к груди и уткнулась в них, тяжело вздыхая.
Мне больно. Я не хочу говорить. Да только всем насрать. Абсолютно всем! Типа беспокоятся, помочь хотят, даже не догадываясь, что каждое сказанное мной слово смерти подобно.
– Соня, что с тобой? – слышу я обеспокоенный голос подруги, но на языке крутятся только колкие и обидные фразы.
Я действительно могла бы их сказать, если бы была сукой, просто ради того, чтобы выплеснуть хоть каплю своего отчаяния, но не могу так поступить с человеком, который ни в чём не виноват. Который хотел как лучше.
– Сонечка, милая, это из-за твоего охранника ты такая? – и её ладонь ласково гладит меня по голове.
Не выдерживаю и тут же снова начинаю реветь. Увы, но жалость пережить труднее всего. Не могу ответить, только киваю и захлёбываюсь слезами, сразу же задыхаясь от этой нескончаемой агонии.
– Он что-то тебе написал или сказал, да? Что-то обидное, Сонь? Или вы просто поссорились, и ты теперь такая грустная? Да?
Поднимаю на неё свои несчастные глаза и долго смотрю на девушку, но всё же выдыхаю сбивчиво и надсадно:
– Ничего.
– Что?
- Он сгасился. Совсем, Мань, – и новая порция горьких слёз обожгла мне щёки.
