Карим присел возле истерящего мужика и заставил его отползти подальше к стене. Уверена, мой несостоявшийся насильник очень боялся, что одной рукой не отделается.
– Я тебя предупреждал. Не стоило этого делать.
– Ты сломал мне пальцы! Сломал мои ебаные пальцы! И ради чего?! Все из-за какой-то девки?! – бился в истерике Питбуль. – Да это ж просто сука – долбаная сука!
– Это моя сука, – отчеканил Карим и схватил мерзавца за горло. – Этого достаточно. Заруби себе на носу, Питбуль... За нее я убью кого угодно, она моя. И точка.
Оставив ублюдка в покое, Карим взял меня на руки и собрался вынести из здания. Но когда мы обернулись, в нас уперлось дуло пистолета. Питбуль хотел взять реванш и не стал искать для этого изящных инструментов. Он решил, что выстрела в упор будет достаточно, чтобы спасти растоптанное эго. В проходе стояли злые бандиты – все тоже как один со стволами в руках. Но Карим был безоружен – его руки были заняты мной. А в глазах – ни грамма сомнений, он вообще не боялся. И меня это пугало еще больше.
– А ты не думал, что другие тоже могут за нее убить? – пыхтел Питбуль, взводя курок на своем оружии. Оно смотрело прямо в лицо Кариму. – Например, тебя... Назови мне хоть одну причину не пристрелить тебя прямо сейчас.
Я готова была поклясться, что тогда наступил самый страшный момент в моей жизни. Я понимала, как близок был выстрел. А если пуля вырвется из дула, то это уже конец. Ему просто не жить. И все из-за меня.
Я готовилась упасть на колени перед людьми со стволами и молить их о пощаде. Но Карим не собирался выпускать меня из рук. Он крепко вжал меня в грудь и... нервно засмеялся.
– Тебе нужна причина?
– Да! – гаркнул Питбуль, тыча в нас пистолетом. – Назови мне ебаную причину! Хоть одну!
И Карим ему ответил:
– Я твой родной сын... Или тебе отшибло память?
Услышав такое, я просто впала в дикий ступор. Неужели это правда?
– У меня нет сына! – огрызнулся Питбуль, как потрепанный жизнью пес, дерущийся с другими за еду на улице. – Ты ошибся, пацан...
– В том и проблема. Что у меня тоже никогда не было бати... Порой я понимаю маму. На ее месте я сделал бы так же... Прощай.
Карим отвел глаза от отца и понес меня по живому коридору из вооруженных людей. Но он знал – никто не посмеет выстрелить. Если медлит главарь, то банда отступит. Я оглянулась на Питбуля и увидела, как он меняется в лице. На смену борзости и злобе приходили боль и растерянность, им овладевала пустота. Она чернела внутри его души бездонной дырой и лишала последней радости – быть чьим-то отцом и чувствовать тепло кровной семьи. Его сын уходил, и сам он опять оставался один, наедине с самим собой. Питбуль боялся одиночества и понимал, как все это глупо – враждовать со своим отражением в зеркале.
– Как она? – еле выдавил он из себя, когда Карим уже почти дошел до выхода. Он опустил пистолет и хотел услышать правду. – Она с тобой общается?
Но Карим застыл на месте и задал встречный вопрос, даже не оглянувшись:
– Разве тебе не все равно? Что ты хочешь узнать?
– Она в порядке? – хрипло сказал Питбуль и потупил взгляд. Как будто алкаш, которому на голову хлынуло ведро ледяной воды. И теперь он отрезвел, припомнив семью. – С ней... с ней все хорошо?
Карим стиснул зубы и все же повернулся для ответа:
– С мамой всегда все хорошо, если рядом нет тебя. Даже не думай ее искать… Если узнаю, что ты пытаешься опять сломать ей жизнь – переломаю руки.
