Не договаривает. Да и зачем. Другой вариант мне и так ясен. Но я не хочу о нем думать и просто обрубаю все эмоции.
Обвисаю, словно кукла, и просто наблюдаю за происходящим. Люди в форме так и носятся туда-обратно, что-то кричат, просят моего надсмотрщика подсобить. Тот секунду медлит, а потом подталкивает меня в сторону, и я отхожу.
– Линочка, иди сюда, присядь, дочка, – Иза берет под руку и тянет за собой.
Не сопротивляюсь. Шагаю и, только когда ноги упираются во что-то твердое, понимаю, что это скамья возле подъезда. Не замечая холода, шума и внимания высыпавших на улицу любопытных, плюхаюсь на сиденье и снова задираю голову вверх. Дым продолжает валить, но уже как-то лениво, а через пару мгновений распахивается створка, и один из пожарных кричит, что огонь локализован.
Не знаю, сколько проходит еще времени, когда мужчина, так и не пустивший меня внутрь, подходит и протягивает бланк, заставляя его подписать.
– Мы сделали свою работу. Пожар потушен. Источник возгорания выявлен. Нарушитель – хозяин дома, – четкими рубленными фразами выдает пожарный и, не дождавшись от меня реакции, ехидничает. – Что ж Вы, девушка, такая невнимательная? Теперь из-за Вашей безалаберности соседи страдают.
– Невнимательная? – хмурюсь, вылавливая самое важное.
– Ну а как еще Вас назвать? Утюг из розетки надо вовремя вытаскивать. А то как наряжаться и лицо рисовать, так память есть, а как электроприборы из розеток отключать, так она куда-то пропадает.
– Я не пользовалась сегодня утюгом, – отрицательно качаю головой. – И вчера тоже. Вы ошибаетесь.
– Наша техника, – немного пафосно выдает недовольный служащий, задетый моим недоверием, – никогда не ошибается, – «в отличие от Вас» читается в его глазах. – И да, я Вам штраф выписываю.
Никак не комментирую его речь, лишь забираю, не читая, бланк и уточняю, могу ли подняться к себе. Получаю разрешение и переступаю нетвердыми ногами по лестнице.
– У меня ночевать останешься, – оказывается, соседка никуда не исчезает, а семенит за мной следом, горестно вздыхая. – Всё со временем наладится, Линочка. Обязательно наладится, – старается поддержать. – Жалко только твоего Сямочку, ох жалко. Такой котик хороший был, умный, красивый.
– Спасибо, Иза, – от души благодарю женщину и, поддавшись порыву, оборачиваюсь и на минутку прижимаюсь к ней. – Простите за то, что и Вашей квартире досталось. Только всё равно странно. И я пока не понимаю, как оно могло так выйти…
Качаю головой и вновь продолжаю путь, чтобы остановиться напротив выбитой двери, висящей на одной петле. Она настолько жутко сейчас смотрится, что в какой-то момент мне кажется, будто это и не мой дом вовсе.
– Ох ты ж, горюшко, – всплескивает руками Мавкова, заглядывая внутрь полностью раскуроченной и запачканной пеной и водой квартиры.
Я же лишь хлопаю глазами, открывая и закрывая рот. Выдать хоть один звук становится невыносимо сложно.
Это кошмар.
Кошмар наяву.
Это…
Закрываю глаза, чтобы развидеть тот бедлам, в который превратилось моё жилье, и прислоняюсь к стене. Задираю голову вверх и закрываю глаза, но слезы все равно прорываются сквозь ненадежную преграду.
Теперь я лишилась всех и всего.
И любимого питомца, и жилья, и его содержимого.
У меня даже сил не остается перешагивать порог и звать Сямбеля, потому что это бесполезно. В прихожей даже обои на стенах сгорели, что уж говорить про мебель и комнату, где по словам главного пожарного, всё началось.
