― Чшш, какая муха тебя укусила? Девочка, ты как будто не знала, что замуж выходишь. Ты и так сорвала нам планы. Сорвала свадьбу. Тимур очень расстроился. Но мы дали тебе время, ты погуляла, пора и к долгу возвращаться.
Я прищурилась, пытаясь понять, о каком долге идет речь.
― Ты вообще о чем? Вы просто не могли меня найти.
― Девочка, ты такая наивная. Ты мне задолжала за все те годы, что жила под моей крышей.
Я медленно покачала головой.
― Как мама вышла за тебя замуж? Как она терпела тебя? Неужели не видела истинной сущности твоей?
Он резко подошел к кровати и, схватив меня за волосы на затылке, приблизился и прошипел прямо в лицо.
― Ты хоть знаешь, каких проблем мне создала, дрянь? Сделка едва ли не сорвалась. А ты все в игры играешься? Или хочешь, чтобы твой Воскресенский подох, так и не познав красивой жизни?
Упоминание фамилии пронзило мою душу болью, но я старалась не показывать этого. Знала, что такой, как Филатов, может убить кого угодно. И палец не дрогнет нажать на спусковой курок.
― Мне плевать на него, ― соврала я, ― и нет до него никакого дела.
― Правильно, девочка, правильно. Потому что в ином случае… ты знаешь, что будет. Развлеклись и достаточно. К тому же… ― он отпустил меня, швырнув на кровать, а сам подошел к окну, ― он думает, что ты мертва. Ничего, пострадает и перестанет.
Что он думает?
Душу полоснуло огнем. Я хотела закричать, но понимала, какую ошибку могу сделать. Мне нельзя себя выдавать. Нельзя показывать боль, нельзя показывать, что я страдаю и скучаю за этим человеком. Но если он думает, что я мертва, он больше никогда не станет меня искать.
Внутренности сдавило черными тисками, поглощая мой разум и силу. Я спустилась по кровати и растерянным взглядом осмотрела комнату. Больно. Мне очень больно.
― Вечером приедет Вяземский. Я не знаю, как ты будешь просить прощения, но сделаешь так, чтобы он на тебе женился.
― Никогда! ― резко зашипела я, поднявшись на руках. ― Никогда я не пожелаю выйти за него замуж. Он насильник. Он жестокий человек. Такой же жестокий, как и ты. Ненавижу вас обоих! Вы будете гореть в аду за то, что делаете.
― Закрой рот! И не смей так со мной разговаривать, если не хочешь, чтобы я применял к тебе силу!
Я прикрыла глаза и прикусила губу, чтобы не разрыдаться, как последняя трусиха.
Дима, Димочка, пожалуйста. Пожалуйста, не верь им, Димочка. Кроме тебя меня некому спасти.
― Ненавижу, ― прошептала я, руками сжимая покрывало под собой, ― ненавижу.
― Самобичевание ни к чему не приведет. Но ты поплачь, может, легче станет.
Она закрыл за собой двери, отрезая меня от внешнего мира.
По виску скатилась слеза.
Это не может быть моим концом. Не может быть. Я не верю, не верю, что Дима так просто сдастся. Не верю, что он так просто поверит в слова.
Когда последний раз мне было так больно, что даже внутренности жгло? Пожалуй, когда умерла моя мама. Моя родная любимая мамочка, которая и воспитала из меня ту, кем я являюсь. Тогда день трагедии для меня стал переломным днем. Мне даже дышать не хотелось, легкие жгло от боли. Я даже закурила в тот день и потом долго кашляла от горечи. Без мамы я заново училась дышать. Без мамы весь мир стал другой. Как же рано она ушла…
Не сдержавшись, я всхлипнула и зарыдала. Мне было так больно, что хотелось выпрыгнуть из окна, было так тяжело, что хотелось утопиться, лишь бы никогда не испытывать подобные чувства. Я хотела к маме, хотела умереть, хотела сдаться.
