Церковь не вместила всех желающих – приглашенные толкались внутри, а прочие – за ее дверями. Гроб покоился между двух высоких букетов цветов. Рита стояла справа от гроба мужа. Чантара – слева от гроба любовника.
– Тихо! – Рита подняла руку, и журналисты чуть смолкли. – Вы пришли сюда не проститься. Вы пришли сюда сделать сенсацию. Что ж, вот она!
Рита открыла крышку. Фотограф метнулся вперед, и покрытое ожогами лицо Аластора осталось на снимке для новостей.
– Сразу скажу главное: да, он мертв. Не секрет, что мой муж был одержим смертью и искал ее в своих номерах много лет. И сам выбрал смерть в огне, который его так завораживал.
Рита закрыла крышку гроба.
– И теперь я могу только исполнить его последнюю волю. Прощание окончено! Согласно последней воле моего мужа, его тело, прямо сейчас, доставят на кремацию. Через час вы сможете сфотографировать урну с его прахом, для ваших поганых новостей. Забирайте тело!
Две женщины, без поклонников и журналистов, стояли у печи, пока гроб медленно вкатывался в нее. От рождения их звали вовсе не Рита и Чантара, и эти имена сгорали теперь вместе с официально мертвым телом в гробу.
– И что теперь? – спросила одна.
– А теперь я свободна! – ответила вторая. – Театр теперь мой. Ты уволена. А он мертв. Пожалуй, это был идеальный трюк!
Робкая душа с мечтами о силе
Когда говорят, что все меняется, обычно не имеют в виду конкретного человека. Особенно – человека, который сам до смерти боится перемен.
В глубине души Нолан Блюмс мечтал однажды стать отважным, сильным или хотя бы наглым. Мечтал, но не надеялся. В своей стеклянной кабинке, в душном офисе инвестиционной компании «Золотой мир», он тихо просиживал свою жизнь за клавиатурой компьютера, и старался привлекать поменьше внимания.
Проход между кабинками упирался в огромную дверь с золоченой вывеской «Приемная президента». Не «Президента компании Золотой Мир», а просто: «Президента», словно тот возглавлял всю страну. За дверью пряталась приемная с секретаршей и еще одной дверью, открывавшей вход в святыню – кабинет руководителя компании. В святыне Нолан не был никогда, и надеялся никогда не побывать. Работяг туда пускали, только что бы сообщить о повышении или увольнении. И на повышение Нолан совершенно не рассчитывал.
Только в мечтах Нолан входил в кабинет президента, стучал кулаком по столу (хотя лучше по своей ладони, что бы ни отбить кулак), и требовал повышения зарплаты. На два… нет, даже на три процента! В самых отчаянных и буйных мечтах видел, как пинком откроет дверь, ущипнет вопящую секретаршу, врежет президенту по носу, и гордо выйдет из святыни.
Но скандалов Нолан боялся. Боялся перемен, боялся просить, требовать, спрашивать. Боялся даже слишком уж сильно бояться. И не смел отказаться от сигареты, которую Карлос предлагал ему каждый день, за обедом. Сигареты Нолан ненавидел, от запаха дыма тошнило, но он боялся обидеть Карлоса, и никогда ему не отказывал.
Таким человеком Нолан Блюмс вошел в офис в тот день, утром.
И вышел из него точно таким же, раз уж не ему довелось изменить в тот день свою жизнь, а Карлосу.
Обычно Карлос сидел в соседней кабинке. Он всегда улыбался, говорил тихо, жал потной ладошкой руки своих коллег мужского пола, и тоскливо смотрел вслед коллегам пола женского. Таким он был.
Таким он вышел из офиса накануне вечером. А сегодня утром его не было. Место в соседней кабинке пустовало, а рабочий день уже пять часов, как начался. Такое не прощалось никому, и Карлосу вообще не стоило уже приходить.
