Ханса Мока мы знаем, он товарищ мамы по партии. Живет на Зейлвег, напротив лицея Святой Троицы. Старается помогать Сопротивлению как может, но может он немного: Ханс – еврей.
– Зачем вам? – ледяным тоном спрашивает Трюс.
– Попались, дамочки! – шепчет Франс.
Вдруг я вижу: в правой руке у него какой-то тусклый черный предмет. Я отшатываюсь. На нас надвигается его рука с… да, черт подери, с пистолетом!
– Я из гестапо. Наша группа работает на СД.
Свободной рукой он вытаскивает из внутреннего кармана большой кожаный бумажник, раскрывает его и демонстрирует удостоверение со свастикой. Из-за документа выглядывает уголок письма с… марками Третьего рейха? С немецкими печатями? Чтобы рассмотреть как следует, пришлось бы наклониться поближе.
– Мы охотники за головами. – Франс гогочет. – За головами борцов Сопротивления.
Я перестаю дышать. Повисает мертвая тишина. Даже ветер в ветвях не шумит. Лишь в небе, где-то высоко, гудит самолет. Другие звуки внешнего мира до нас не долетают. Здесь только мы и Франс.
– Сволочь! – кричит Трюс.
Франс прячет бумажник обратно в карман и машет пистолетом в нашу сторону.
– А теперь – адрес Мока!
– Кроньестрат, – выпаливаю я.
– Сундастрат, – почти одновременно вырывается у Трюс.
– Да, – сдавленным голосом говорю я. – Номер 20.
Франс хватает меня за волосы и приставляет пистолет к моему виску.
– А теперь – настоящий адрес, – шепчет он.
Он тянет меня за волосы, больно. Мама! О боже, мама. Помоги!
– Я знаю, что это недалеко от вашего дома. Так что хватит выдумывать! – Дуло пистолета сползает к щеке, заставляет меня повернуть голову. – Ну же! Настоящий адрес! – Теперь Франс обращается к Трюс: – Не скажешь, застрелю ее у тебя на глазах. Считаю до десяти. Раз…
Моя голова раскалывается. Руки и ноги цепенеют.
– …два…
Я хочу закричать, но из горла не вылетает ни звука.
– …три…
Холодная сталь упирается в щеку. Я смотрю прямо перед собой. Трюс! Ну говори же! Улица… Какой там у него адрес?
– …четыре… пять…
– Он живет на… на… – Я буквально вижу его дом. Он недалеко от нашего. Такая красивая улица. Высокие дома. Но я не помню, правда.
– …шесть…
Когда отец напивался, он иногда бил маму. А она хорошенько давала ему сдачи и выставляла за дверь. Раз – и готово: проваливай! Была бы мама здесь!
Трюс вся посерела.
– Франс, покажи-ка мне еще раз удостоверение, – звенящим голосом просит она.
Левой рукой Франс тянется к карману, правая, с пистолетом, сдвигается на сантиметр. Холодная сталь на миг соскальзывает с моего лица. Ровно в этот момент Трюс бросается вперед и что есть силы бьет Франса по руке. Пистолет вылетает у него из пальцев. Я вырываюсь, не глядя начинаю пинаться, попадаю ему между ног. Он сгибается пополам, и я запрыгиваю ему на спину. Трюс отбрасывает пистолет подальше. Франс едва держится на ногах, и Трюс тоже наваливается на него. Вместе мы прижимаем его к земле, топчем, царапаем.
– Хватит! – хрипит Франс. – Это была проверка!
Он пытается оттолкнуть нас и подняться. Я впиваюсь зубами в отпихивающую меня руку.
– Проверка! Ай! Хватит! – кричит он. – Это была проверка! Это не взаправду!
Я и слышу, и не слышу его. Мы с Трюс деремся, как слаженный механизм. Как машина. Прикрывая одной рукой лицо, Франс хватает Трюс за запястье.
– Стоп! – с трудом выговаривает он. – Это была… проверка!
Трюс слезает с него, я остаюсь сидеть у него на груди, придавливая коленями. Трюс подбирает пистолет и целится Франсу в голову.
