Девушка из прошлого - страница 36

— Насколько больше? — выдыхаю могильным голосом.

— Где-то процентов тридцать.

— Тридцать процентов, что не хватит курса??? — ужасаюсь.

— Да.

Мне плохо. Ничего не соображаю. Тридцать процентов — это очень много.

— Что же тогда делать… — тихо бормочу себе под нос.

— Решение за вами, но мы бы предложили начать подготовительные работы для пересадки…

— Нет! — перебиваю врача. — У Киры не последняя стадия, чтобы требовалась пересадка!

Я чувствую, как на затылке шевелятся волосы. Мой самый страшный кошмар становится явью. В случае болезни Киры пересадку делают только самым безнадежным пациентам. После этой операции много осложнений вплоть до того, что ребёнок может остаться инвалидом или вовсе умереть.

— Не последняя стадия, — соглашается. — И в данный момент состояние не острое. Но мы видим ухудшение.

— За время ремиссии у Киры не появилось родных братьев и сестёр, которые могли бы стать донорами. А искать стороннего донора — слишком дорого. Если Кире не потребуется пересадка, то это будут зря потраченные миллионы рублей.

Конечно, дело не в деньгах. Просто я цепляюсь за соломинку, чтобы не доходить до крайней меры.

— Донорами могут стать родители.

— Не могут! — возражаю. — Только родные братья и сестры, а если их нет, то посторонний человек, которого надо искать через регистр доноров.

— Научились делать пересадку от родителей. В мире уже давно, в России недавно.

— Как это? — не понимаю.

— Если коротко, то из клеток родителей удаляются те, которые могут отторгать организм пациента. Больному вводится очищенная смесь клеток.

— И какие там шансы?

— Сейчас уже примерно такие же, как при пересадке от стороннего донора.

Опускаю веки. У меня заледенели ладони и онемели губы. Воздух в кабинете стал густым и сладким, дышать удаётся с трудом. Перед закрытыми глазами пляшут мурашки. Каждый их прыжок отдаёт болью где-то в районе затылка.

— Я бы предложил посмотреть ваши с супругом клетки, чьи наиболее подойдут Кире. Пока просто посмотреть, без очистки. Очистка — это дорогостоящая процедура, к ней следует приступать, если поймём, что стандартного курса недостаточно.

— Может быть такое, что по какой-то причине клетки родителей не подойдут совсем?

— Нет. Оба родителя плюс-минус с вероятностью пятьдесят процентов могут стать донорами. У какого-то родителя эта вероятность выше, у какого-то ниже, но всегда около пятидесяти процентов.

Я доверяю этой клинике и этим врачам. Бегать по другим медицинским учреждениям нет смысла. Если врачи хотят посмотреть наши с Макаром клетки, то пускай смотрят. Он ведь не сказал, что Кире точно требуется пересадка и уже вот прям сейчас.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Я передам мужу.

Приходится снова звонить Макару и пересказывать разговор с главврачом. Муж заметно напрягается. Его, как и меня, не радует перспектива пересадки Кире наших клеток. Я успокаиваю Макара (а на самом деле саму себя), что скорее всего дочери хватит курса лечения. Врачи просто подстраховываются. Пока речь идёт лишь о том, чтобы посмотреть наши с Макаром клетки. Всё.

Макар соглашается. Еще бы он был против. Это в прямом смысле вопрос дальнейшей жизни нашей дочери.

У нас берут кровь из вены. Внешне это выглядит как обычный забор крови, но мы готовимся к нему не меньше недели. Параллельно Кире начинают курс лечения. Она мужественно терпит, хотя я знаю, как ей больно от уколов.

Я надеюсь, что вся эта ситуация с Кирой смягчит Макара, но нет. Даже когда происходят такие страшные вещи, он грозится отобрать у меня дочь. Называет меня «подстилкой общажника» и снова начинает угрозы, что лишит меня родительских прав. Я слишком вымотана и измождена, чтобы вступать в полемику с Макаром. Не реагирую на его угрозы и оскорбления. У меня есть дела поважнее, чем война с мужем.