– Тебе-то что надо?! – стискиваю кулаки. – Тоже мечтаешь подрать рулончик туалетной бумаги своими маленькими клыками?
Нечто в розовом глядит на меня внимательным взглядом (словно вообще способно что-то понимать) и вдруг расцветает широкой улыбкой... Наблюдаю ее беззубые десны, неестественно розовые... довольно неприятные, и почему-то припоминаю ее мамашу, в чью грудь это маленькое существо впивается с уверенностью клеща-паразита.
Меня даже в жар бросает... То ли от ужаса, то ли еще от чего другого. Разобраться не успеваю: кто-то звонит в дверь.
– Эмили. – Имя вылетает само собой, легкое, почти невесомое на языке. Я даже поражаюсь нежности его звучания – оно совсем не подходит дерзкой оккупантше, насильно заселившейся в мою квартиру. Облегчение накрывает волной, почти сбивает с ног... Хочется упасть на диван и закрыть голову руками, отрешаясь от всего происходящего, однако звонок продолжает трезвонить, и я начинаю догадываться, что за дверью явно не моя Катастрофа. Та обычно так не бесчинствует... Да и ушла она относительно недавно.
Вдыхаю и иду к двери с уверенностью каторжника на этапе.
За ней фрау Трёстер, кто же еще?!
– Чего желаете, уважаемая соседушка? – осведомляюсь с наигранным добродушием. Так бы и придушил старую кашолку!
– Желаю, чтобы вы прекратили водить в дом кого ни попадя, герр Рупперт, – отвечает та, уперев руки в бока. – Сначала эти ваши полуобнаженные профурсетки, а теперь... длинношерстные псины неизвестной породы.
– Почему же неизвестной, – парирую я не без удовольствия. – Это золотистый ретривер по кличке Лэсси. Выглядит так себе, да и характером вся в вас: склочное, зловредное животное.
У старушенции дыхание в горле застревает, что уже по-своему достижение.
– Ну, знаете, – старуха выпучивает огромные глазищи, – это вам так просто с рук не сойдет. Я никому не позволю себя оскорблять, особенно бессовестным юнцам, вроде вас, молодой человек. – Отступает от двери и тычет пальцем в мою сторону: – Я все-таки позвоню, куда следует, так и знайте: сообщу о бесчинствах, творящихся в этой квартире. – В руке у нее какая-то бумага, кажется договор на аренду, и она машет им перед моим носом: – Тут черным по белому прописано, что животных в этом доме держать нельзя, а у вас тут это...
Лэсси, как назло, усаживается рядом со мной, догрызая картонную сердцевину от рулончика с туалетной бумагой, – вот же глупое животное.
– Это, – гляжу на зловредную старушенцию, – скоро съедет. Можете спать спокойно! – и захлопываю дверь перед ее носом.
В тот же момент патлатое бедствие начинает скрести в нее своими когтями.
– Чего ты-то от меня хочешь? – взвинченный до предела, взрыкиваю я. – Катастрофа только-только тебя выгуливала, ты не можешь снова хотеть по-маленькому.
Лэсси подает голос. Вроде как понимает мое недоумение и хочет все объяснить...
– Хочешь по-маленькому? – снова спрашиваю я.
Молчит, глядя на меня своими карими собачьими глазами.
– По-большому? – интересуюсь, ощущая себя полным придурком, беседующим с безгласным животным.
Лэсси гавкает, выделывая телом какие-то безумные пируэты.
– Хочешь по-большому? – повторяю для уверенности, и эта псина снова повторяет свое собачье «да».
Час от часу не легче: собаке приспичило в туалет, а у меня на попечении попискивающий младенец, и я ума не приложу, как выгулять сразу обоих. Начинаю метаться по квартире в поисках телефона, однако вдруг понимаю, что у меня нет номера Катастрофы... Она просто мне его не давала. И пока я разыскиваю поводок готового вот-вот обделаться пса, попутно пихаю в поскуливающий детский рот розовую соску... Поводок находится далеко не сразу, но все же. Хватаю его с Лэсси на конце в одну руку, автокресло для новорожденных с писклявой девчонкой в нем – в другую и выскакиваю из квартиры, несясь вниз по лестнице со скоростью реактивного самолета.
