– «Радоваться счастью своей матери», – повторяет Юлиан с издевательскими нотками в голосе. – Как можно радоваться чему-то столь неправильному? – спрашивает он. – Как можно воспринимать отцом безусого парня, едва-едва закончившего школу? – И ерничая: – Нет, поначалу было даже забавно, а потом... стало не до смеха.
И тогда я интересуюсь:
– Так в чем проблема-то? Только в возрасте названного отца или в банальной ревности: кто-то другой посягнул на внимание и любовь твоей матери, и ты не смог с этим смириться? Я вижу ситуацию именно в этом свете.
Юлиан лупит ладонью по спинке скамейки, на которой мы сидим.
– Много ли ты понимаешь, – шипит он мне в лицо. – Сидишь тут вся такая правильная и строишь из себя психоаналитика. Нам с матерью никто не был нужен – мы прекрасно справлялись со всем сами, и этот мальчишка, что он мог ей дать?
– Любовь? – не могу удержаться от комментария, и парня аж передергивает.
– Любовь. Вы, женщины, делаетесь такими глупыми, когда речь заходит о чувствах, – произносит он со снисходительной полуулыбкой. – Именно поэтому я не позволяю себе любить: чувства делают нас слабыми и глупыми. Мы утрачиваем контроль над собственной жизнью... Позволяем взбалмошным сердечным порывам диктовать нам подчас невыгодные условия. Все это пустое, идиотское безумие...
– Значит, любовь безумна? – уточняю я.
И Юлиан хмыкает:
– Считаешь иначе?
– Считаю, твоя мама была счастлива в новом браке, именно поэтому ты так и бесишься. Не можешь простить ей этого счастья... Ты, наверное, полагал, ей достаточно тебя одного, чтобы быть довольной своей жизнью, а тут выяснилось, что это не так... Ты – эгоист, Юлиан. Как я и говорила! – И спрашиваю: – У тебя есть братья-сестры?
Парень похож на злобную фурию с перекошенным лицом – ага, правда она завсегда глаза колет – однако шипит через силу:
– Братец, тот самый, из-за которого им пришлось расписаться.
Вот ведь упрямый шельмец! Я знаю историю его семьи и потому могу судить непредвзято.
– И в каких вы с ним отношениях?
– А ты как думаешь?
– Думаю, ты был очень плохим братом.
Усмешка кривит губы моего собеседника:
– Правильно мыслишь, безумная оккупантша. Мне не за что было его любить... Поэтому извини.
– Извиняться тебе, верно, стоит перед собственным братом, – парирую я. И спрашиваю: – Вы с ним общаетесь?
И Юлиан, словно это оправдывает все, произносит:
– Он разводит бабочек. Думаешь, я могу общаться с таким фриком?
Качаю головой, пораженная его сердечной слепотой и закоснелостью в собственном чувстве обиды, не имеющей под собой реального основания.
– Тебе следует повзрослеть, – говорю парню на полном серьезе. – Ты похож на маленького мальчика, застрявшего в своем прошлом. Просто прости уже свою мать... прости и пойми.
– Она умерла, – говорит Юлиан. – Пять лет назад. – И добавляет: – Этот ублюдок, мой новый папаша, все-таки довел ее...
– Что с ней случилось?
– Случился рак головного мозга.
– И ты винишь в этом отчима?
– Да, черт возьми, я виню в этом его.
– Но почему?
– Потому что... потому что... я так хочу.
Он снова вскакивает со скамьи и делает несколько быстрых шагов в сторону дома, потом останавливается... оборачивается, словно хочет что-то сказать, – и в этот момент звонит его телефон.
– Слушаю, – рыкает он в трубку, и я слежу, как глубоко опадает и поднимется его грудь под тонкой футболкой, как он дергает головой, не в силах справиться с собственными эмоциями, которые, как он сам говорит, для него хуже любой заразы.
