Девушки против - страница 4

– Ой, прости, пожалуйста, – переполошилась принцесса. – Ты, наверное, не ожидала, что поедешь не одна.

Ага. Принцесса еще и ясновидящая.

– Понимаешь, просто мой самолет прилетел за несколько минут до твоего, поэтому за нами прислали одну машину, – продолжала она. – Так экологичнее. Меня это совсем не беспокоит.

– Ой, да меня тоже! – забормотала я. – Я просто подумала, какие колоссальные затраты идут на топливо, когда увидела на парковке это стадо «линкольнов».

Принцесса засмеялась. Словно дрогнули сразу несколько серебряных колокольчиков.

– Стадо «линкольнов», – повторила она. – Как ты верно заметила! Ах, где же мои манеры? Я не представилась. Я Эммали… Эммали Робертс.

И тут она протянула мне руку. Боже, кто в наши дни пожимает при знакомстве руки? Очевидно, один человек на свете и остался, это как раз Эммали Робертс. Я осторожно взяла ее белую ладошку в свою, и мы улыбнулись друг другу.

А вот и Эмпайр Стейт Билдинг! Когда мы выехали из аэропорта и помчались по городу, сначала за окном не было ничего такого особенного и удивительного, но вдруг перед глазами выросло это огромное здание на Манхэттене. В сумерках оно все светилось разноцветными огнями. Эммали Робертс, сама изысканность, спокойно сидела на месте, но я при виде Эмпайр Стейт Билдинг не могла сдержать дикого восторга.

– О-о-о-о! Это Эмпайр Стейт Билдинг! – завопила я.

– Захватывающе, правда? – проговорила Эммали. – У нас в Хьюстоне ничего такого нет.

Ах, вот она откуда, из Хьюстона. Наверное, училась в элитной школе-интернате. Там ее избавляли от техасского выговора. Почти получилось.

Эммали сказала, что будет работать редактором рубрики «Смотри!», посвященной красоте и стилю. Тут же выяснилось, что свое оборчатое миленькое платье Эммали придумала и сшила сама. Она собственноручно соорудила его из занавесок, которые ее мама чуть не выбросила во время очередной перестановки в доме. После этого рассказа я стала смотреть на Эммали с большим уважением.

– Вообще-то, лично мне больше нравится Крайслер Билдинг, – закончила она.

– Да?

Я чуть не спросила, какое оно, но тут поняла сама. Тонкое, изящное строение справа, элегантное, женственное здание, в виде белых кубов.

– Что ж, понятно, – кивнула я. – Выглядит как нечто изысканное, то есть, вроде платья, которое можно сшить и носить. Тебе бы такое пошло.

Эммали осветила меня улыбкой.

– Бэбилон, ты, правда, так считаешь? Действительно? – с восторгом, спросила она. – Это, наверное, самый лучший комплимент в моей жизни.

– Эммали, я хочу, чтобы ты знала одну вещь. Дело в том, что… я никогда не вру.

– Это хорошо, – кивнула она и помедлила. – Видишь ли… Я бывала в Нью-Йорке, и мне здесь очень нравится… Но как бы мне здесь ни нравилось… – Она явно подыскивала слова, рассеянно рассматривая приближающиеся небоскребы Манхэттена. – Люди здесь… некоторые из них… – Она посмотрела мне в глаза. – Некоторые из них – такие гады.

Не думала, что она может так выражаться. От удивления у меня буквально отвисла челюсть. Но потом мне стало смешно, и я расхохоталась. Не над тем, что люди – гады, а оттого, что Эммали выразила очень важное, почти ничего не сказав. В этот момент что-то промелькнуло между нами, и я пришла к выводу, что несколько минут назад нашла хорошую подругу.

Лимузин нырнул в туннель, выехали мы из него уже на Манхэттене. Вот оно, то самое место, где крутится все на свете! Музыка, искусство, деньги и, конечно, слова во всех книгах и журналах. Я выдохнула, и воздух, который я вдохнула по эту сторону туннеля, был уже другой, не такой, каким я дышала раньше. За несколько минут в туннеле я сбросила бостонскую кожу, чтобы покрыться новой, кожей редактора журнала «Оранж». Уверенной в себе, контролирующей свои эмоции клевой девчонкой.