– Только в труд и собственные мозги, – вылетает из меня приглушенное, руки сами собой расплетаются, повисая по бокам.
Я чувствую странную слабость, накатившую волной. Судорожно глотаю воздух, словно его становится меньше. И чувствую, как замираю, словно оцепенев.
Не понимаю, что со мной такое. Что с этим чертовым душным офисом с не открывающимися окнами и этим чертовым Тарелкиным, не похожим на себя.
Сердцебиение какого-то дьявола заходится в диком припадке.
Как от выброса ударной дозы адреналина.
– Этого у тебя не отнять. Мама хорошо воспитала, – хрипит он. – Но иногда так хочется дать по губам, Софья.
Его острый взгляд падает на мой рот, и губы тут же вспыхивают жаром и начинают пульсировать.
Мое имя из уст начальника впервые звучит совсем по-другому. Когда два года ты слышишь исключительно требовательный зов, значимость имени стирается, пропадает то ощущение интимности, которое ты от него ждешь. Но сейчас…
Это прозвучало достаточно интимно. Взывая к сумасшедшей волне дрожи, поднимающейся снизу живота.
Нет, я не танцевать сейчас хочу. Совсем нет. И он говорил не про танцы. Боже, какая же я глупая становлюсь, когда выпью.
Дурацкие виноградинки.
Я, конечно, во всем виню их.
И в том, что я замерла в минутной тишине, раскаленной словно воздух перед грозой. И в том, что даже не испугалась, когда человек напротив сделал ко мне решительный шаг, сминая всю зону комфорта, словно фантик от съеденной конфеты. И особенно в том, что ни грамма не сопротивлялась, когда властная мужская рука сжала мой затылок, а требовательный рот накрыл мой собственный.
Это был тот самый финал фильма ужасов: сердце подскакивает к горлу и барабанит там, обезумевшее от адреналина. Внутренности скручивает узлом, а ладони потеют. Но стоит понять, что опасности никакой нет, напряжение с тела уходит, в кровь выплескивается дофамин и все ощущения обостряются, вытравливая из головы любые мысли.
Кроме одной: да. Это хорошо.
Рука, крепко фиксирующая шею – хорошо. Топкий жар языка, прокатывающийся по моему – хорошо. Рваный мужской выдох, опаляющий щеку – хорошо. Очень, очень хорошо.
Я судорожно пытаюсь втянуть воздух, потому что, каюсь, забыла, что нужно дышать. Об этом напомнил лишь горьковатый привкус на языке, след дурной привычки человека, сминающего мой рот в требовательной потребности. Руки сами собой взлетают вверх, чтобы опуститься на мужские плечи в поисках опоры. Горячие и крепкие, как скала. Сносящее с ног ощущение.
Еще. Хочу еще.
Но мое нечаянное касание вызывает обратный эффект: мой начальник, человек, доводящий меня до истерики по расписанию, тот, чье имя я даже боюсь называть вслух, чтобы ненароком не проклясть – отстраняется. И две затягивающие бездны – его глаза-хамелеоны – впиваются в мои.
Секунды растягиваются в долгое нечто.
Кажется, каждый из нас пытается осознать, что же сейчас произошло. Но лично моя голова девственно пуста. Впервые за очень долгое время.
Мужская ладонь, еще пахнущая дымом недавней сигареты, взмывает вверх, чтобы очертить пальцами линию скул, подбородка, коснуться уголка губ. Мой рот распахивается, выпуская скопившееся напряжение с легким выдохом. Глаза-бездны впитывают это мимолетное движение, чтобы через секунду вновь пронзить мои собственные до самой пиковой точки. Мужской кадык дергается, словно от обезвоживания. Я не в силах сглотнуть.
Томление достигает такого уровня, что воздух вокруг звенит. Нервы лопаются, словно пронзенные выпущенной стрелой. Меня примагничивает к мужскому телу – это я делаю смелый шаг, пока голова не успела очнуться. Мне это нужно. Тело кричит.
