Читать онлайн Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях II

***

Лиза открыла глаза и сразу все вспомнила. Сегодня какие-то мысли отошли на второй план, а то, что вчера затмевалось самим происходящим, стало выползать на поверхность. Так, например, стыд и страхи стали тускнеть – вот дом, вот за стеной все они, сама Лиза жива и невредима, что с того. А вот его она больше никогда видеть не сможет. Никогда! Никогда больше не будет того радостного предвосхищения, которое предшествовало всем их встречам – и оговоренным, и случайным. Да-да! Случайные свидания она тоже предвидела – еще спросонья, в те дни сердце билось по-иному. Откуда она могла знать? Неведомо.

И ее самой, такой, какой она в то утро выходила из дома, уже никогда не будет! Нет, и не будет уже той легкости, радости бытия и ожидания того, что же станется с ней дальше? Через час. Завтра. При новой встрече. И не будет захватывать дух, когда он наклоняется к ней и его челка касается ее щеки. И не будет…

Ничего больше не будет. Никогда. А зачем тогда жить? Зачем ей эти руки, тело, голова, которая со вчерашнего дня потеряла все свои способности к пониманию? Что было правдой? Чему верить? Его губам, его словам о невозможности жить без нее? Их бешеной скачке под венец? Или сказанному там, на аллее, где прошло все ее детство, и там же, в одну секунду, кончилось навсегда? Или словам, написанным на бездушном листе бумаги, который до сих пор зажат у нее в ладони?

Ничему. Ничему из этого верить не получается! Никому и никогда не сможет она больше поверить! А зачем тогда жить? Читать с папой газеты, ходить на уроки музыки, поливать клумбу? Зачем? Ах, если б можно было выключить все эти мысли простым усилием воли. Чтобы не было ничего. Совсем ничего!

К ней в комнату несколько раз заглядывала няня и, кажется, один раз кто-то другой. Лиза лежала лицом к стене и ни на что не отвечала. Ей нет до них никакого дела. Ничего больше никогда не будет. Оставили бы ее все в покое!

Егоровна вышла из флигеля на крыльцо.

– Павлуша, подь сюда, – она то ли проснулась ни свет, ни заря, то ли совсем не ложилась и сейчас высматривала во дворе Павла, встававшего как все деревенские жители с птицами. – Сегодня воскресенье. Так я с барышней своей всегда в церкву хожу, а тут вроде приболела она. Ну, ты ж знаешь? Проводи ты меня.

Доктор ушел только под утро, боясь оставить больного одного. Андрей Григорьевич лежал теперь у себя в забытьи, но сердце стало биться ровно и спокойно. Наталья Гавриловна не отходила от него ни на минуту. Тут Егоровна и позвала привезенного той парнишку и, надеясь по дороге выяснить у него какие-нибудь подробности вчерашнего дня, дала ему в руки два бидона да повела за собой к Похвалинскому съезду.

– Мы, Павлуша, у монастыря-то в овражке святой водички наберем, а ты мне донесешь. Поможешь?

– Сделаем, хозяйка!

– Какая я тебе «хозяйка», зови няней.

Вернувшись от Благовещенского, Егоровна отнесла по кувшину воды в комнаты отца и дочери. Пусть умоются, все легче стать должно! Что еще она может для них сделать, она не знала. Наталья Гавриловна стала протирать лицо Андрея Григорьевича влажным полотенцем сразу, и тот даже пришел в себя.

– Наташа, ты не уехала? – слабым голосом прошептал Полетаев. – Как она?

– Так же, Андрюша. Лежи, не вставай.

– Это ж я, – глаза его увлажнились. – Это ж я, дурень старый, ее на то толкнул!

– Да, прекрати. Просто дети не умеют рассчитывать свои силы. Она дома. Жива. Ничего ж страшного не случилось, – сама себе не особо веря, уговаривала его Наталья.

– Ты не понимаешь! – слезы уже текли по щекам, теряясь в седой шевелюре, и смотреть на это зрелище было невыносимо. – Где ж были мои мозги! Душа где? Мне ж сразу на второй день после выпуска надо было везти ее туда! Она ж по матери тоскует! Надо было хоть на могилку свозить. Я не отец! Я пень бездушный. Так мне. Поделом. Девочка моя! Не уберег…

– Андрей, прекрати! – прикрикнула на него Наталья. – Ничего не ясно, мы сами себе придумали с три короба. Только она сама может знать, что и как.

– Ты же видишь – молчит. Моя приветливая, радостная девочка второй день молчит. Топиться! Нет! Ей точно кто-то всю душу изранил, я же вижу. И мне жить незачем, коли так! – и он стал задыхаться, а Наталья бросилась к склянкам, что оставил врач.

Когда Егоровна зашла со святой водой, Лиза так и не обернулась. После всех расспросов деревенского гостя ничего особо страшного или утаенного не выплыло, но всяк получалось, что несколько часов дитятко было либо без просмотра вовсе, либо с чужими людьми. И что там могло статься? В доме теперь было двое больных, считай, людей. Мужики поели у себя во флигеле, к обеду в доме никто не вышел. У Егоровны опускались руки. Готовить что-то на ужин? Зачем? И вот что-то надумав, она ушла к себе, явилась через четверть часа в коридор и постучала в дверь благодетеля. Выглянула Наталья.

– Ты что задумала? В полицию никак собралась? – спросила Наталья Гавриловна, увидев непривычно одетую Наталью Егоровну.

У той это действительно был единственный костюм для посещения мест присутственных, и сейчас она облачилась именно в него.

– Нет, Наташ, но пока не скажу куда. Если получится – сама увидишь. Если что надо, распоряжайся тут по-хозяйски, а вот Кузьму я заберу. Ты ж их все равно не оставишь? Если лекарство какое, или доктора – своего парня за дворником пошли, он в соседнем доме проживает, там все знают. Ну, с Богом!

Вызвав Кузьму, она спросила:

– Помнишь, к Лизоньке подружка-княжна приезжала? Черненькая такая? Ты еще ее домой отвозил? – Кузьма кивнул. – Запрягай, Иваныч. Гони туда!

***

Дом князей Чиатурия являл нынче зрелище по-прежнему богатого, но уже опустошенного жилища. Хотя слуги и оставались в нем еще на пару дней, но основные вещи были проданы или уложены, а хозяева отбывали сегодня. Княгиня запретила скатывать дорожку с парадной лестницы до их отъезда, но все равно «разоренное» состояние интерьеров было заметно – не было ваз, картин, статуэток, канделябров и всех тех мелочей, которые и создают уют и атмосферу дома. Егоровна подъехала аккурат к тому моменту, когда уже были поданы кареты для хозяев и багажа. Она зашла в богатый подъезд и растерялась от дворцового великолепия вестибюля. Тут же возник лакей в ливрее.

– Как прикажете доложить? – спросил он с тем самым наклоном лица, которое за поклон никак принять было нельзя и что точно соответствовало статусу посетительницы. – Только сегодня не приемный день. Не изволите ли зайти в другой раз?

– Ну, какой другой раз, голубчик? – со вздохом спросила его Егоровна. – Ведь уезжают же, вижу. Скажи, хоть застать успела? Мне бы барышню повидать. До ее отъезда. Это очень важно!

– Позволите сходить узнать? – если лакей и был удивлен, то виду не показал, настолько был вышколен. – Извольте все-таки сообщить – о ком доложить?

– Значит тут еще! Ну, ты ничего не докладывай. Я подожду.

– Как будет угодно. Только. Не положено, – он не уходил.

Тут из своих апартаментов вышли князь и княгиня. Они замерли наверху огромной лестницы, а лакей стал быстро подниматься и, дойдя до середины, доложил:

– Княжну изволят спрашивать.

Мать Нины только мельком прошлась взглядом по фигуре Егоровны и вопросительно посмотрела на мужа. На счастье, из дверей напротив, тут же вышла и Нина с небольшим саквояжем в руках.

– Дочь, это к тебе, – по-русски сказал князь и кивнул на вход. Нина опустила взгляд и заметила Егоровну, но не сразу признала в такой одежде. Она сначала тоже вопросительно, совсем как мать, посмотрела на князя Георгия, он слегка кивнул ей, и Нина стала спускаться – сначала медленно, а когда поняла, кто стоит внизу, то полетела, стремительно перебирая ножками.

– Что-то с Лизой? – стараясь сохранять и спокойный тон, и достоинство, спросила она, но видно было, что дается ей это с трудом. А Егоровна впервые за эти двое суток заплакала.

– Она жива? – настойчиво переспросила княжна.

– Ниночка! Княжна милая! Поедем к ней. Только на Вас одна надежда. Жива, жива. Да нехорошо с ней. Помогите, за Бога ради!

– Егоровна! Милая! Да что нехорошо-то? – Нина сама уже чуть не плакала. Ее родители так и стояли на верхней площадке парадной лестницы, слушая разговор издалека. Отец что-то тихо шептал на ухо княгине, дважды уже остановив ее в порыве вмешаться.

– Не знаю! Знала бы – было б легче. Молчит. Лежит и молчит, – Егоровна, совсем забыв про платок, утерла слезы ладонью. Княжна протянула ей свой, а ее мать наверху снова сделала попытку спуститься, и князь снова удержал ее.

– Нино, нам пора! – отрезала княгиня.

– Егоровна. Мы же уезжаем сегодня, – расстроенно сказала Нина. – Поезд через полтора часа. Разве мы обернемся?

Княгиня начала спускаться, муж последовал за нею, догнал и подал руку.

– Так вот оно как, – Егоровна на глазах становилась как будто меньше, она поклонилась спускающейся паре – Простите. Не смею я вас просить, простите. Последняя надежда у меня была.

Родители Нины к этому моменту дошли уже до нижних ступенек, мать лишь поворотом головы обозначила свое внимание посетительнице, прошла мимо и, сделав три шага, стала ждать, не оборачиваясь. Князь отпустил ее локоть и, обернувшись, спросил:

– Мне кто-нибудь из вас может доступно объяснить, что происходит?

– Папа, с Лизой что-то случилось. Это ее няня, она просит у меня помощи, – ответила дочь, а Егоровна в это время утиралась ее платком.

– В чем должна заключаться твоя помощь?

– Егоровна, что нужно сделать?

– Я думала, если бы Вы поехали к нам, барышня, может Вам она хоть что-то рассказала. Я знаю, как близки вы с нашей Лизой. Мне кажется, она сейчас никому вокруг не верит. Я боюсь за нее.

– Папа? – пронзительно воскликнула Нина.

Тот обернулся к супруге и стал говорить ей что-то тихо на ухо, приобняв и отвернувшись к выходу.

– Этери, сули чеми. Ар гецкинос, сакварело. Друзья – что может быть главнее в жизни, когда ты нужен им? «Возьму твою боль», так говорит истинный грузин. Я сделаю, как считаю нужным. Прости, дорогая! – и уже во весь голос закричал куда-то наверх: – Ламара где? Найдите срочно. Нина, усади гостью, придется подождать некоторое время.

Пришла горничная княгини, хозяин спросил ее:

– Ламара, можете прямо сейчас собраться? Быстро? Только необходимое в дороге, все остальное упакуют и отправят с пароходом, – та присела в книксене. – Поторопитесь, милая. Поедете с госпожой первым классом.

– Георгий! – не выдержала княгиня. – Это немыслимо. Что ты хочешь делать?

– Этери, солнце мое! Мы с Ниной остаемся. Поедем позже.

– Когда позже? – с ужасом смотрела на них Этери Луарсабовна. – А как же я? Каким образом позже?

– Дорогая! У вас два купе. Езжайте спокойно. А мы либо возьмем билеты на завтра, либо отправимся вместе со слугами и багажом – на пароходе.

– В каюте горничной? Вторым классом?!

– Я думаю, что две каюты в первом – это не будет проблемой, дорогая.

– Тогда я тоже остаюсь. Вместе, так вместе.

– Это не совсем удобно, любимая. Князь Амирани будет встречать поезд. Конечно, можно телеграфировать, но разве все объяснишь в нескольких словах? Поезжай. Дождитесь нас вместе. Все, решено, едем!

***

Князь Георгий наотрез отказался входить в дом Полетаевых.

– Иди, дочь. Ты там нужна, я – нет. Ты выйдешь – я буду ждать здесь. Через час выйдешь – буду ждать. Через два. Через три – буду ждать. Когда выйдешь – я здесь. Иди!