«Кстати», – спросила тогда Мария. – «Слышала, что ты берешь уроки истории и географии?»
«Да, беру», – подтвердила графиня Ливен и начала рассказывать обо всем, что на них узнала.
«Нужно ли это тебе? Неужели ты не помнишь слова maman – лучшая наука для женщины та, которая ей позволяет вести хозяйство и радовать мужа?» – произнесла старшая из сестер, изумленно вглядываясь в сестру. – «Впрочем, я понимаю, зачем оно тебе нужно. Ты же сейчас дружишь с графиней Строгановой…»
«Я у нее бываю иногда, но называть наше общение дружбой не стала б», – отвечала несколько неуверенно Дотти, чувствуя, что сестра клонит разговор куда-то не туда.
«Maman знает о том», – продолжала Мари. – «И не сильно одобряет твои к ней поездки… Интересно, куда смотрит твой муж?»
Доротея не стала говорить, что ее муж общается с «графом Попо», как прозывали в свете Строганова, едва ли не чаще, чем она сама – с графиней Софьей. Она поняла, что сестра обязательно расскажет о том Марии Федоровне, и последствия для мужа будут не очень хорошие.
«Bonsi дает мне полную свободу выбирать себе знакомых и друзей», – с некоторой гордостью в голосе произнесла Дотти.
«И зря. Скажу тебе откровенно – о твоих разговорах с молодыми людьми на улице и в свете говорят при Дворе… И не одобряют», – загадочно отвечала ее сестра.
«Кто именно при Дворе?» – откликнулась Дотти, вспомнив уже пережитый ею летом случай.
«Так вот, цесаревич Константин говорил со мной о тебе», – продолжила Мари.
«Уж кому судить о приличиях, как ему!» – расхохоталась Доротея. – «Лучше бы смотрел за собой».
«Ты не понимаешь», – Мари резко понизила голос. – «Если он уже справляется о тебе, то, значит, ты пользуешься определенной репутацией…»
Дотти поняла, что хотела сказать ее сестра, и густо покраснела. Потом нашлась, что сказать:
«Правда, ma petite soeur? Мне кажется, что у тебя обстоят дела еще хуже, раз с тобой он разговаривает напрямую, а обо мне справляется через третьих лиц».
Мария Шевич приняла такой вид, как будто Доротея только что дала ей смачную оплеуху.
«Я, кажется, не дала повода себя оскорблять», – с трудом выдавила из себя ее собеседница, причем вид у нее был такой, словно она едва сдерживает тошноту. Доротея невольно отодвинулась от нее, испугавшись за сохранность своего платья.
«А зачем ты лезешь туда, куда тебя не касается?» – откликнулась графиня Ливен. – «И тогда, и сейчас…»
«Я всего лишь хочу тебе помочь», – лицо Марии было совсем несчастным. Та прикрыла рот салфеткой и отвернулась. Дотти понимала, что с ней творится. В первые месяцы, как все рассказывают, многих женщин одолевает дурнота. Сестру ей было вовсе не жаль.
«Тогда ты тоже очень хотела мне помочь, да?» – накинулась на нее Дотти, не обращая внимания на то, что плечи Марии непроизвольно подергиваются. – «Из-за твоей помощи у меня чуть не расстроилась помолвка! А все потому, что тебе был нужен мой муж!»
Мари только выдавила из себя:
«Ты злая! Какая же ты злая… Впрочем, с кем поведешься…», – вскочила и выбежала из комнаты. Очевидно, позывы к рвоте стали совсем невыносимыми. Доротея развернулась и вышла из ее гостиной, не удосужившись попрощаться с ней. С тех пор они более не переписывались, и брат ее Константин, весьма благонамеренный и добрый молодой человек, тщетно доискивался причины ссор двух сестер. Потом формальные отношения были восстановлены, они, бывая в свете, здоровались и кланялись друг другу, но не более того.
