Сибирь
В Сибирь нас занесло, когда отец узнал, что в Семипалатинске жить опасно для жизни, после того, как он увидел гриб в поле. Гриб был ядерный.
Они, группа геологов, работали в поле, тут бежит военный и кричит, всем лечь лицом в землю, голову не поднимать. Но отец высунулся из-за кочки и увидел неподалеку столб дыма со шляпой сверху, как на картинках, и земля задрожала.
Тогда часто Семипалатинск, в котором мы все жили, а мы с братом и даже мама c бабушкой, родились, трясло от взрывов, так, что окна вылетали. Полигон то ядерный был совсем рядом с городом, жили, как на пороховой бочке – каждый день по нескольку взрывов.
А когда отец свой партбилет на стол положил – не стал подписывать документы на вывоз вагонов сливочного масла с завода, узнав, что кому-то в карман – тем, у кого сейчас дворцы, то и выход нашёлся сразу – в Сибирь.
Ну, не на каторгу, и не в ссылку за правду-мать, а на работу в геологических экспедициях по поиску новых месторождений алмазов и золота. Там он сразу после войны начал работать начальником геологоразведки, организовывая группы геологов по поиску редкоземельных элементов на востоке страны. К тому же, он надеялся, что в Сибири и воздух чище, чем на ядерном полигоне, и люди порядочнее.
Помню, как на старом пазике мы пробирались через перевалы в Саянах. Была поздняя осень, беспрерывно лил дождь, вечерело. Дорога на серпантине раскисла, и наш пазик застрял на очередном крутом подъёме. Все выгрузились в грязь и стали выталкивать автобус.
Нас с братом мама поставила на обочине дороги, а сама побежала толкать автобус. Она была в своём красивом терракотовом пальто, промокшем на плечах и в шляпке с вуалькой, а короткие ботики на её стройных голливудских ногах Барби, зачерпывали грязь.
Я подобралась к краю серпантина и смотрела вниз. Со скалы открывалась почти бездонная пропасть. Далеко внизу, еле видимый в тумане ущелья, змеился серебристой ниточкой горный поток.
Подбежала мама и плача схватила меня, она испугалась, что я шагну туда. Между тем, автобус был вытолкан из грязевых промоин, пассажиры, мокрые, но довольные победоносной схваткой с разбушевавшейся стихией, рассаживались по своим местам. Продолжалось освоение серпантинов Хакассии на подступах к Енисею.
А брат тогда к краю пропасти не подошёл – он был умный, и, наверное, Бог его оберегал, может, чтобы он меня оберегал и спасал. Ведь брат меня спас несколько раз в жизни, не я его, а он меня.
Может и в драках с ним, выковывалась во мне сила, и доносил-то он на меня родителям, чтобы спасти, пусть и неосознанно, ведь хотел то он им доказать, что я плохая, но этим фактически и спасал. А доносил он частенько, видимо было, что, и это родителями поощрялось. От меня же за это он заслужил хлёсткое «доносчик», в ответ получив прозвище «жирная свинья».
В оправдание скажу, что была я просто плотного телосложения, а он был худ, и бабушка как-то проговорилась, что он, возможно, завидует. Пусть иногда он и перегибал, но я жива, а вот его уже нет.
В Сибири мы попали на строительство Саяно-Шушенской ГЭС. Нам выдали комнату в бараке для строителей с огромным, тёплым коридором, со свежевыкрашенным полом, где зимой разрешалось бегать и шуметь, чем мы, дети и занимались, а нас там было много.
Среди всех выделялся мальчик с ужасным лицом, обваренным кипятком, который пугал нас, и все дружно убегали от него и дразнили его. И мы с братом участвовали в этой дикой травле несчастного мальчика, который хотел со всеми играть.
