После этого случая я долго злилась на маму. Мама твердила, что все это – воля божья и, следовательно, ей надо подчиниться. Но я по-другому воспринимала происходящее. Я полагала, что подчиниться – значит сдаться. Если Бог дал нам силы вычерпывать воду и таким образом показал нам путь к спасению, так именно этим и надо было заниматься, верно?
Как выяснилось позже, нет худа без добра. Наш сосед-белоручка мистер МакКлург жил в доме из двух комнат. Этот дом он построил из бревен, которые привезли из Нью-Мексико. Наводнение размыло фундамент его дома, и стены упали. Мистер МакКлург заявил, что больше не хочет жить в сей забытой богом дыре и возвращается в Кливленд. Как только папа вернулся из Остина, мы дружно запрыгнули в повозку и быстро, пока никто из соседей не сообразил, что надо делать, поехали разбирать остатки дома МакКлурга. Мы взяли все, что можно было взять: сайдинг, стропила, балки, двери, половые доски. К концу лета мы отстроили себе новый дом на холме. Когда дом побелили, он ничем не отличался от нового, и никто никогда бы и не догадался, что построили мы его из обломков чужого дома.
Мы стояли и любовались домом. Мама повернулась ко мне и сказала: «Вот видишь, разве это не доказательство божьей воли?»
Я ничего не ответила. Задним числом всегда легко рассуждать и делать выводы, но когда ты решаешь кризисную ситуацию, тебе совершенно не до того, чтобы думать о божьей воле.
Я спросила папу, верит ли он в то, что во всем есть божья воля.
«И да и нет, – ответил он. – Бог каждому из нас раздал карты. Как мы с этим картами играем, это уже наше дело».
Я хотела спросить папу о том, считает ли он, что бог раздал нам плохие карты, но почему-то не решилась. Иногда папа вспоминал, как лошадь лягнула его в голову, но никто из нас никогда сам не поднимал разговор о его хромоте, дефектах речи и плохой дикции.
Папин дефект речи и дикции выражался в том, что, когда он говорил, казалось, будто он находится под водой. Допустим, если он говорил «Запрягайте лошадь», большинство людей слышали «Сапры адь», а фраза «Маме надо отдохнуть», звучала «Мыы на уть».
Ближайшим к нам городом был городишко Тойа, расположенный в шести километрах от нашего дома. Иногда, когда мы приезжали в город по делам, местные дети ходили за папой хвостом и передразнивали его выговор. В такие моменты мне хотелось сильно ударить их чем-нибудь тяжелым и твердым. Но если вместе с нами была мама, Хелен и Бастер, я не могла себе позволить такое поведение и просто с ненавистью смотрела на этих злых детей. Сам папа вел себя так, словно назойливые дети вообще не существовали. Понятное дело, что он не собирался доставать свой револьвер и использовать его против малолетних, как он планировал поступить, скажем, с жестянщиком, но однажды, когда мы были в стойле для лошадей, пара детей настолько сильно досадила отцу, что я по его глазам заметила, что ему очень больно и тяжело. Бастер помогал загружать вещи в телегу, а я вернулась в стойло и быстро объяснила детям, что своим поведением они делают людям больно. Ребята выслушали меня, злорадно улыбаясь. Тогда я толкнула их в навозную кучу и быстро убежала. Скажу вам, что ни одно из плохих дел, совершенных потом мною в жизни, не доставило мне такого большого удовольствия. Единственное, о чем я могла пожалеть, – лишь о том, что не могла рассказать об этом папе.
