– Так в доме печку топит. Сначала тоже, как твоя, зубами стучал, а теперь за неделю ничего, пообвыкся.
– Кстати, кто это такой? – напомнила Агата.
– Так ты чайник ставь, а я сейчас за чаем сбегаю, да поговорим, – улыбнулся дед Петрович и выскочил во двор.
– Скучно ему тут одному, поговорить не с кем, вот теперь и рад возможности поболтать, – пояснила Варе с улыбкой Агата. – Ты его не бойся, он дед хороший.
Варя кивнула, вспомнив, что крестная уже это говорила.
Агата быстро накинула халат, налила воды в таз и ополоснула лицо.
– Ты вставай, лицо ополоснешь – уже и не холодно будет. А холодная речная вода для кожи хороша, морщин не будет, – уговаривала она крестницу.
Спорить Варя не стала, все еще боясь, что крестная увидит, как она боится трудностей жизни здесь и предложит уехать назад. Ежась от холода, Варя спустила ноги и быстро влезла в валенки, натянула теплый свитер, штаны и замешкалась около таза с водой. Вода была такой холодной, что там плавали маленькие льдинки. Но на нее смотрела Агата, поэтому девушка зажмурила глаза и Окатила из пригоршни лицо водой. Даже дыхание сперло от такого холода. По коже прокатилась волна холода, потом жара. Утерев мягким полотенцем лицо, она, правда, почувствовала, как холод, будто отступил.
– Легче? – спросила, улыбаясь, Агата.
– Да, – кивнула Варя и даже попробовала улыбнуться. Вышло жалко.
Чайник на печке уже закипал. Девушка подошла к своей сумке и вытащила пакетик геркулесовой каши быстрого приготовления, высыпала хлопья в тарелку и приготовилась заварить кипятком.
– Ты что, это есть будешь? – спросила Агата.
– Ну да, каша на завтрак. Тебе заварить? Я коробку взяла, – спросила Варя.
– Варвара, выброси эту бесполезную гадость! – сказала крестная с брезгливостью. – Хочешь есть – ешь нормальную еду, – она достала из своей сумки и положила на стол перед Варей шмат сала и булку черного хлеба. – Сейчас печка нагреется, сварим к обеду что-нибудь полноценное.
Варя смотрела на сало и хлеб и вдруг разрыдалась. Впервые за последние 5 дней разрыдалась, а до этого не могла, все внутри от боли разрывалось, тяжелело, слезы накатывались на глаза, но не лились, не падали, а просто жгли, резали глаза.
– Ты чего? – бросилась к ней Агата, – Хочешь кашу? Да ешь, пожалуйста! Просто в такие холода в деревне стараются больше мяса есть, жира. Но не хочешь – не ешь, чего ты?
Варя обняла крестную, но не смогла из-за рыданий произнести ни слова. Кажется, Агата и здесь поняла, что причина Вариных слез – не еда. Она гладила ее по спине, голове и приговаривала: «Поплачь, поплачь, будет полегче, не держи в себе, моя хорошая».
За такой сценой их и застал дед Петрович. Который не растерялся, а присел с другого края стола и сказал:
– А чего ж вы не сказали, что не чай надо нести, а что покрепче? Чаем тут, вижу, дело не разберешь, – уши на его шапке снова дрогнули, как бы подтверждая сказанное хозяином.
– Ничего тут разбирать и не надо, дед Петрович, – не переставая прижимать к себе крестницу, сказала Агата.
– Да я еще вчера понял, что не просто так посреди зимы вы в нашу глушь приехали, – кивнул Петрович, – так и Ивану и сказал. Что случилось-то? От кого бежали? Если укрыться надо, то можно в погребе. У тебя здесь погреба-то и нет, наверное. Так напротив меня, в доме сохранился. Во, какой прочный был: дом развалился, а он стоит – хоть бы хны. Можно туда вещи перенести да продукты и продержаться там, сколько надо. У меня есть маленький генератор – отопиться можно, одеяла соберем, какие есть. Чего рыдаете-то, не такое еще переживали, прорвемся, девки!
