– Спасибо, Петрович, но не гонится за нами никто, не от кого прятаться, – вздохнула Агата.
– А чего тогда рыдаете? – допытывался дед.
– Варвара родителей потеряла, вот сюда отдыхать и попросилась, с мыслями собраться, – пояснила Агата.
– А, вон оно что! – Петрович немного помолчал. – Заваривай тогда чай – лечить душу будем. Я же тебе сегодня сразу сказал, что больная она – душа у нее болит, – Агата отошла к печке заваривать чай, а дед Петрович обратился к Варе, – Ты знаешь, чем мы в нашей глуши души лечим? – Варя посмотрела в его не по-стариковски ярко-голубые глаза и вытерла слезы, шмыгнув носом. – Так чаем и лечим! Он же у нас на травах! Попьешь горячего свежего чая денек, а потом уже и кажется такой страшной проблема, понимаешь, что жизнь идет, жить надо: печку топить, собаку кормить, теперь вот Ивана еще. А кто же их без меня накормит? Как они без меня? Значит, нужен я пока здесь, значит, лечусь, встаю и живу дальше. Родители – это, конечно, важные люди, – при этих словах Варя опять захлюпала носом, а Агата бросила на соседа укоризненный взгляд, – Но жить надо дальше. Когда придет время, встретишься с ними там.
– Давайте чай пить – уже заварился, – предложила Агата, доставая кружки, печенье, закидывая дрова в печь. – Так откуда у тебя этот парень появился? – спросила за столом женщина.
– Это мне подарок на Новый год, видимо, – усмехнулся дед Петрович. – Или наказанье за что-то, – добавил он хмыкнув. – В общем, расчищал я дорогу на своем тракторе – до нас по-прежнему, не чистит никто, а ждать, пока охотники накатают – долго. Так вот, еду обратно, смотрю – в сторону нашей деревни парень идет, а потом присел прямо на обочине. Сначала я думал, что это охотник. Но потом пригляделся: ни машины, ни ружья при нем нет. Остановился я рядом, спрашиваю, куда идет, не нужно ли подвезти, а он рукой только махнул в сторону и дальше сидит. Я ему говорю: «Садись, подвезу!». Он залез. Едем. А он отогрелся, затрясся весь от холода. Я на него свой тулуп набросил, он замотался вот как ты, – Петрович посмотрел на Варю. – Привез я его к своему дому, спрашиваю, куда надо, а он мне: «Можно я у вас поживу немного, а то мне идти некуда». Так я его пустил – что мне, жалко места, что ли. А так и поговорить есть теперь с кем, и подсобить, если что.
Некоторое время слушалось только швырканье чая в исполнении Петровича.
– Так, а что его в наши края забросило? – спросила Агата, не удержавшись.
– Кто ж его знает! – пожал плечами Петрович.
– Ты что, не спросил, не узнал? – удивилась женщина. – А если он беглый преступник какой?
– Кто? Иван? – Петрович даже чай пить перестал, удивленно посмотрел на Агату. – Ты когда успела такой недоверчивой стать? Испортила тебя жизнь в городе!
– Да ладно тебе, я же просто спросила! – виновато отмахнулась женщина.
– Ни про какие его дела не знаю. Если не рассказывает, значит, и мне знать про то не надо. Слышала же: меньше знаешь – лучше спишь? Иван неплохой человек, ничего худого мне не сделал, наоборот, угодить старается, наверное, боится, что выгнать могу, а я не гоню, мне не жалко. Непутевый только какой-то, но не злой – ты же, Агата, знаешь, я бы почувствовал, – при этих словах крестная Вари кивнула головой, – Даже Шарик мой к нему уже привык, – защищал своего постояльца Петрович.
– А почему непутевый? – примирительно спросила Агата. – По хозяйству не управляется?
