– Кто! Опять матемаша?
– Не, боташка. Такая вредная – ни за что вписала. За корни-клубни.
– Уже прогресс, ты расширил круг своих безобразий. Теперь не только по математике имеем запись, но и по ботанике. Выдерет тебя мать, а я одобрю, хотя это и непедагогично.
– Пап, будь другом, – вдруг заюлил Вовка. – Что тебе стоит, подпиши дневник.
– Я не могу, мать запретила. Она у нас главный контролер твоей дисциплины. Так что уж готовься.
– Ты же сам должен понимать. Если мама увидит запись в дневнике – расстроится. Да хоть бы она меня отлупила, а то так, шума много, мне и не больно. Какие у нее силы? Потом сама плачет. Беречь ее надо, – назидательно заключил он, и Рыбалко невольно рассмеялся.
– А ты, оказывается, философ. Мать надо беречь, это ты верно сказал, – вздохнул капитан, сдаваясь. – Ну, давай дневник.
Вовка быстро выхватил из сумки дневник и протянул его отцу, на его лице было написано явное облегчение.
– Так: «Безобразничал, плохо вел себя на уроке». Расшифруй, а то непонятно. Ты же сказал, корни-клубни.
– Дело было так. Впереди меня сидит Бодяга.
– Что это за Бодяга?
– Ну, Бодягина! Так вот, я протянул ногу и сбросил ее портфель на пол. Бодяга стукнула меня, я ее, а потом она опять меня. Ну я тоже…
– Фу! До чего же все это противно! Неужели ты мог так поступить? Тебе не стыдно? Ты же мальчик! Дружил с ней.
– С такой я больше дружить не буду! И вообще, девчонки не стоят того, чтобы с ними дружить.
– Ясно! Прошу дать мужское слово, что подобное больше не повторится. – Рыбалко подтянул к себе сына и заглянул ему в глаза. Тот отвел взгляд в сторону и нехотя сказал:
– Хорошо, папа. А если она снова будет драться?
– А если ты сбросишь на пол ее портфель?
Вовка засмеялся, довольный, что гроза миновала: дважды никто его наказывать за один и тот же проступок не будет. Можно смело показать матери дневник, если она вспомнит. Он торопливо убрал его в сумку, бросил ее за дверь и стал переобуваться в кеды.
– Ты куда навострил лыжи? Ты же решил по приходу из школы сразу выполнять письменные работы.
– Я бы это и сделал, но нам ничего не задали, – беспечно ответил Вовка, отворачиваясь от отца, чтобы тот не видел его растянутого в довольной улыбке рта.
«Врет, поганец! – подумал Рыбалко. – Ну, пусть побегает, пока погода теплая. Мать придет, она быстро его уличит и засадит за уроки».
– Па, мы поедем в воскресенье в лес?
– Боюсь, что нет. Я, наверно, уеду в командировку.
– Опять труп выкапывать? – ехидно спросил Вовка.
– Что-что? – воззрился капитан на сына.
– Я слышал, как ты маме говорил про труп, когда ездил в командировку. – Неожиданно мальчик подошел вплотную к отцу и посмотрел на него серьезными, задумчивыми глазами.
– Па, тебе действительно не хотят ничего стоящего давать?
– Вова, у нас вся работа стоящая.
– Я не об этом. Меня ребята спрашивают, интересные ли ты ведешь дела. Я же говорил им, что ты работаешь в уголовном розыске. Ну, им хочется знать. Да и мне хочется, чтобы все знали, какой ты у меня, – последние слова мальчика прозвучали как упрек.
– Эх, Вова, нехорошо это – подслушивать разговоры старших! Мне думается, я еще не дал ни малейшего повода, чтобы ты меня не уважал. И запомни, у тебя есть все основания гордиться отцом. Это все, что я тебе могу сказать.
Рыбалко поцеловал Вовку и подтолкнул его к двери.
– Беги уже, беги, а то придет мать. Она быстро найдет, что вам задали в школе, а чего не задали, – улыбнулся капитан вслед сыну.
