За гумнами сразу начинался березняк. Сюда Петя Иконников[32] и ходил «сочить» берёзовку весной. Техника была при этом не мудрёная: делали в коре берёзы надрез, вставляли шнур из кудели, и сок бежал в бутылку. За гумнами иногда устраивались ловушки для волков: делалась клетка с двумя отделениями; в заднее отделение, закрытое наглухо, садили поросёнка; дверь механически закрывалась при попытке подойти к поросёнку. Но волк был куда хитрее: он предпочитал подойти ближе у гумнам, в которые иногда зимой пригоняли скот на полову и здесь расправляться с коровами, жеребятами, а то и с лошадьми. Подальше за гумнами устраивались волчьи ямы, в которые иногда попадали коровы. С дорог в разных направлениях по лесочкам шли коровьи тропы. По ним они, «вольны и нехранимы» утром цепочкой, переваливаясь с боку на бок, в глубокой задумчивости – перерабатывая жвачку, шагали на восток, а с полдён поворачивались и шествовали на запад. Подходя к своим дворам, стремительно мчались в ограду к заготовленному им пойлу. Козы предпочитали разгуливать ближе к селу. По коровам определяли время: если они повернули на запад, значит – полдень миновал. По козам определяли погоду: если «ватники», как их называли, идут домой – быть дождю.
По Лёвиной, Шарковской и Соляной дорогам березняк до польски́х ворот простирался на километр, а по Беликульской и Теренкульской – километра на три. В направлении этих последних дорог главным образом и паслись коровы, а ближе к поскотине – под надзором пастуха овцы. Встречались маленькие болотца. В них были «мочевища», места, где вымачивалась конопля. Попадались также смолокурни. Если в леске чувствуется запах дыма – значит близко смолокурня. Было большое болото – «долгое болото», обросшее камышами. Сюда ездили весной на «батах» собирать яйца диких уток. Сюда же иногда ездили на прогулку, в «поле». Лес большей частью был мелкий, потому что его вырубали на дрова, но попадались «колки» довольно крупного леса. Один из них назывался «Якунина перемена». Перелески изобиловали земляникой, и в них можно было часто встречать стайки девочек, собирающих ягоды. Считалось, что в этих нет бродяг: они, как полагали, были в бору, прилегавшему к тракту, т. е. в южном направлении – на Бродокалмак. Леса изобиловали грибами: синявками, обабками, волнушками, сухими и сырыми груздями. В борках были рыжики. С этими лесами у Петра Алекс[еевича] связаны воспоминания о походах за грибами. Это были именно походы. Запрягалась лошадь или даже пара лошадей в большую телегу. С большими корзинами в руках в телегу до отказа набивалась вся семья. Сидели даже у самых колёс. Выезжали за гумна, с борками, и отсюда начинался поход. Сходились у телеги, ехали дальше к «долгому болоту» или к «Якуниной перемене», а отсюда движение шло обратно. Проверяли друг у друга успехи, выбрасывали, если у кого попадутся, гнилушки, червивые грибы, свинорой. Если набралось грибов мало шли иногда на хитрость: на низ корзины складывали траву, а сверху – грибы. Это, чтобы не ударить лицом в грязь (?) перед соседями.
Устраивались ещё походы за ветками на веники. Это уже было дело взрослых. Перед отъездом на учение после летних каникул Пете Иконникову представлялась верховая засёдланная лошадь для гонки галопом, обычно накануне отъезда, и он стремительно носился по Беликульской дороге до поскотины и обратно.
