– Постой-постой, – растерялся я. – Ты же хотела скромную постановку по Некрасову, деньги сэкономить, мол, областной все равно ничего путного не придумает.
– Планы, Платон, порой имеют свойство меняться, – сказала Ленка в сердцах и, оставив после себя аромат недопитого кофе, пошла в ванную краситься.
Дверь открывается. Выходит Библиотекарь.
– Привет, Платон, – жмет мне руку. – Алексей, – протягивает ладонь Сереге.
– Сергей, – несколько теряется актер. Взгляд его озадачен и тревожен.
– Проходите, – говорит хозяин и, звеня ключами, заводит нас в сумрак подъезда.
Синие стены отдают сыростью и пахнут мелом. Полумрак заполняют широкие плечи Алексея, он ведет нас к себе. Первый этаж, продолговатый коридор, кажется, что в глазки металлических дверей за нами кто-то наблюдает. Откуда-то лает собака. Резкий электрический треск ламп. Такое ощущение, что нас ведут по тюремной взлетке.
Мы разуваемся в маленьком коридоре и проходим на кухню.
– Чай будете? – спрашивает Леха, убирая разбросанные по столу ножи.
– Будем. – Серега с опаской косится на хранителя книг – спортивные штаны и белая футболка с красным серпом и молотом на груди, ниже надпись «Все идет по плану», неброская одежда едва скрывает мощные мышцы. Легкая улыбка сливается с глубокими шрамами на лице. Голова нага, оставшиеся от бритвы следы горят тоненькими царапинками.
Леха уходит с чайником в ванную.
– Это точно библиотекарь? – толкает меня присевший рядом на табуретку Серега. – Ты адресом не ошибся?
– Ты сам глянь. – Киваю в сторону книг. Переплеты всех цветов и узоров прогибают настенные полки.
В ванной шумит наполняющая чайник вода. Из ванной доносится:
– А я сегодня пораньше встал и пошел на стадион, так, километров двадцать пробежал для бодрости, не успел ничего приготовить.
Мы переглядываемся.
Леха выходит из ванной, ставит чайник на плиту. Поджигает газ спичкой.
– А зачем ты книги на кухне хранишь? – интересуется Серега.
Через секунду его и меня Алексей заводит в комнату. Книги выпирают из шкафов со всех сторон. На одном из шкафов бережно завернутая в серый чехол лодка и укороченные алюминиевые весла. Внизу клетчатый диван, патефон со стопкой пластинок, стол с листами и печатной машинкой, обнажившей кнопки, как маленькие зубки. В углу рядком выстроены гири – от восьми до тридцати двух килограмм – я сразу различаю их на глаз, среди них имеются даже Олонецкие – пузатые, с толстой ручкой… Шаровые гантели, такими, видимо, еще Поддубный и Крылов мышцы наращивали. Приделанная к потолку боксерская груша, поскрипывая, покачивается в полумраке. Другое пространство занимают тесаки, топоры, ятаганы и кинжалы с замысловатыми узорами на рукоятях и резьбой на клинке – словно не стена квартиры, а витрина музея холодного оружия. Внизу тумбочки, что там, даже и страшно представить… Еще страшнее спросить. Тусклый свет сквозь тонкую щель бархата красных штор освещает закрывшее часть потертых обоев мощное знамя. Изображенный на нем Сталин удивления не вызывает.
– Поглядите, тут у меня небольшая часть книг имеется, – договорив, Леха мощным боковым засаживает в «экватор» груши, та, жалобно взвизгнув, сжимается.
– А где большая часть? – то ли из вежливости, то ли и впрямь из любопытства интересуется Серега.
– В штабе – другой квартире, там все три комнаты в книгах.
– Постой, ты живешь в однушке, когда у тебя есть трешка?
– Да. – Леха вынимает из картона черную пластинку.
