«Mortes, mortes, mortes…» – повторяли друг за другом епископы, члены судебного суда под неморгающим взором папы Климента. Уже никто не искал проблесков пощады для воспрянувших стариков в его глазах. Глава Ватикана не был здесь главным. Он был слугой. Даже не слугой, а рабом обстоятельств. Он и называться-то теперь главой Ватикана не мог, так как пути его зависимости от короля поселили папу Климента во Франции у резиденции короля. И если раньше Ватикан правил христианским миром, то теперь, если папой правил король, то управлять паствой было суждено в те времена марионетке. И это слово «казнь», которое уже обжигало собравшихся свидетелей исторического суда, громко и утвердительно отрезало все сомнения и в добродетели короля. Узников, в ожидании приговора закрытых в клетях-повозках, сразу же увезли в их тюремную обитель для ожидания исполнения приговора. Хлипкий мостик надежды на справедливость в этой жизни для Великого магистра и его верного друга аббата был уничтожен обжигающим «mortes».
Казнь была назначена для исполнения в этот же день и должна была состояться вечером. Приготовление не заставило себя ждать. Место было выбрано на Камышовом острове, который находился недалеко от королевского дворца. Хорошо было видно место казни из окон галерей, по которым вечером любил прохаживаться Филипп. И вот, когда плотники перестали стучать топорами, и без того влажный хворост, привезенный из близлежащего леса, после разложения его на месте казни был полит водой из реки, была дана команда «везти». Все было готово для исторической миссии палачей.
Из четырех руководителей ордена, которым с утра был устроен публичный суд, эта казнь предназначалась для двоих – Жака де Моле и приора Нормандии. Двое же других, когда голос несправедливых обвинений так и не просветлил их замученный семилетними испытаниями ум, предпочли непротивление злу своим бессилием и успокоение тихому угасанию – пожизненному заключению.
И вот их уже везут, этих возмутителей судопроизводства и судоисполнения. Взбудораженный утренним вызовом христианскому миропорядку народ заполнил всю территорию вокруг Камышового острова, чтобы посмотреть на вошедших в двойную ересь бывших тамплиеров. Зрители разместились и в галерее королевского дворца.
В сопровождении большого количества стражников осужденные на казнь проделывали свой последний путь к эшафоту под одиночные оскорбительные выкрики скорее всего специально внедренных провокаторов. Жак де Моле и его соратник во время своего скорбного пути слышали, не обращая внимание на одиночную брань, лишь мирские звуки – где-то пролаяла собака, потом проехали мимо плачущего ребенка, а вот всплески воды, переправа ждет. Вот и переправились. Вот она, страна мертвых. Вот финал. Вот точка. И что, так никто и не поймет, что же произошло? Никто никогда и не задумается над всей этой историей? Их связали, двух товарищей по своей трагической судьбе, спина к спине. Они не видели, что в одном окне галереи королевского дворца взмахнули белым платком. Они не видели этого, но почувствовали, что королевская месть была приведена в исполнение. Mettre a morte – предание смерти началось. Мокрый хворост разгорался медленно, накручивая тяжелые клубы дыма вокруг Великого магистра и его соратника приора Нормандии. Складывалось впечатление, что наблюдающие из галереи хотели продлить себе ощущение победы над бывшими соперниками на великость. Осознать это историческое действо могли и предаваемые на муки смерти бывшие тамплиеры.
