— Нет, не годится, — Марио сплюнул на пол. — Ты сдохнешь, так и не написав признание.
Перед глазами встала плотная чёрная пелена и на какое-то время я всё же отключилась, но, к сожалению, пришла в себя.
— Ты напишешь за неё, — Марио старался говорить спокойнее, чтобы тётка быстрее согласилась. — Нужен женский почерк. Отрежу ей голову, и инквизиция щедро заплатит. Тётя, я отдам тебе половину. Слышишь? Хватит, чтобы покрыть долги покойного дядюшки Маттео, ещё и останется.
— Ты сошёл с ума!
— Открывайте! — голос Сальваторе, и затвор на двери задребезжал спасением. — Откройте!
— Даже не думай, — зашептал Марио.
— Давай откроем и закончим это, — умоляла синьора.
Звенящий звук разлетевшегося стекла — самое долгожданное событие этого вечера. Тору, оказалось, достаточно взглянуть на меня, распластанную на столе, с задранным подолом, в ожогах, измученную лихорадкой и пыткой, чтобы ярость поглотила его за секунды. Он бросился на Охотника. Этот на первый взгляд неуклюжий здоровяк мастерски вбивал Марио в стену ударами кулака-кувалды.
— Сальваторе! — в окно влез Ромео. — Великий Брат! — лекарь оттащил разъяренного инквизитора от «жертвы».
— Ого, святейшая инквизиция собственной персоной, — парень откашлялся и сплюнул. — Срываете признание ведьмы в колдовстве. Пойдёте под трибунал.
— Ты провалишься в бездну, трепло! — Торе выдернулся из хватки друга.
Марио орал, что я и есть Кровавая Тина, но его слова разбились о заявление лекаря — безумную поймали ещё утром и заперли в тюрьме Польнео до суда.
— Синьора, засвидетельствуете? — Ромео схватил с пола лист бумаги и протянул хозяйке таверны.
— Да, — не раздумывая, согласилась женщина.
— Амэ, куколка… О, Великий Брат… — Торе хотел помочь, но боялся прикоснуться. — Потерпи, Ромео сейчас принесёт что-нибудь, чтобы унять боль.
4. Глава 3
Ромео выдал целую пригоршню пилюль, заверив, что как только они подействуют, я забуду о боли и жаре. Как можно не поверить этому очаровательному мужчине? Таблетки до сегодняшнего дня видела всего пару раз, но готова съесть мешок лекарств, лишь бы ожоги не саднили.
На улице нас ждал конный экипаж святейшей инквизиции. Мы с Торе устроились в лакированной карете, а Ромео занял место возницы. Инквизитор развалился на сидении и упёрся кучерявым затылком в стену. Мягкий свет фонарей вечернего Польнео заглядывал в окошки, немного покачивало — захотелось спать.
— Амэ, всё собираюсь спросить — почему тебя прозвали Безумной?
— Это странная история, Тор. Посмотри, как красиво, — отодвинула занавеску, чтобы инквизитор тоже увидел тротуары, заваленные красно-жёлтыми листьями.
— Да, очень красиво, — он мельком бросил взгляд в окно и уставился на меня. — Хочу услышать эту историю.
— Ну, когда мне было четырнадцать, — вздохнула я — воспоминания стремительным потоком ударили в голову, — на одном из шабашей…
— Ты с четырнадцати лет посещаешь шабаши? — удивление в синих глазах пухлощекого мужчины вызвало у меня улыбку.
— С десяти.
— О, священная печать…
— Мне продолжать? — Торе притих. — Иногда я чувствовала странный душок от ведьм, а позже поняла — так пахнут только безумные. Однажды на празднике, я почуяла, что несколько совершенно нормальных сестёр источают страшный смрад, словно уже ополоумели. Он казался таким сильным, таким близким, голова кружилась. Подходила к каждой, хотела предупредить, но они только смеялись надо мной. Конечно, ни одна из них в тот вечер не чокнулась. После этого на шабашах кто-то да обязательно выкрикивал — «Смотрите, Безумная Амэ…» Все хохотали от души, вспоминая, как рыжая девчонка приставала с глупостями к весёлым хмельным подругам. А через пару лет все, на кого я указала, сошли с ума одна за другой. Потешаться перестали, прозвище осталось.
