– Свобода духа – это всегда «здесь и сейчас» без привнесения того, чего нет, – без будущего и прошлого, без временного. Миг и вечность должны совпадать.
Василий спрашивает:
– Выходит, если у меня нутро после вчерашнего требовало дозу алкоголя, надо было не в церковь за тобой плестись, а соединить миг с вечностью и тянуть тебя в магазин?
– Тут ты не дух свой слушал, а голос дьявола, – отвечает Николенька.
– А как их различить, если оба во мне глаголют?
– Дух слышно в тишине, когда нет мельтешения мыслей и чувств. А дьявол – тот любит шум, живет в смятении внутреннем. Коль нутро горит – это смятение.
Василий снова его поддеть норовит:
– Значит, вот сейчас я нагружусь до отупения так, чтобы ничего не видеть, никого не слышать, – и сразу в тишине услышу Бога? А если икну – это уже будет от лукавого?
– Дурак ты, Вася.
– Сам дурак.
Не понимаю я Николенькиной философии. Мне кажется, во всех этих умствованиях есть что-то искусственное: попытка втиснуть неохватное, вневременное в рамки ограниченных представлений.
По-моему, жить надо, а не рассуждать о жизни.
Единственное, в чем я согласен с ним: пить надо бросать, а то все мысли скоро до одной скукожатся – как и где раздобыть денег на бутылку.
Оказывается, их кавказец не так и страшен.
Неделя подкормки – и он милостиво разрешил мне пробираться через забор к окну ее спальни.
В любом звере есть нечто человеческое.
А предательство хозяев – это очень даже по-человечески. Тем более, если хозяева лохи – не воспитали в подопечном злобы, приличествующей должности сторожевого пса.
У Василия все разложено по полочкам – здесь черное, там белое. Прям, глас народа какой-то:
– Мы, русские, лучше всяких там американцев.
Американцы – они каждый по себе, а мы – едины. И в этом наша сила.
Была.
При Сталине сосед всегда знал и имел право знать, что у соседа за забором. И думал о соседских проблемах не меньше, чем о своих. У всех было общее дело, общий враг, общие праздники. И земля, и фабрики, и заводы – все было общим. Все были равны, все были братья.
И одному Богу молились – Иосифу Сталину.
Теперь не то.
Лукашенко – тот еще старается у белорусов единство поддержать, равняет всех по-братски.
А у нас: здесь бомжи, там олигархи – нет единства.
Народ перед вождем должного трепета не имеет, и американцы нас не боятся, бочку катять, а следовательно – не уважают.
Не хотел вчера пить. И Николенька соглашался – пора бросать это дело, пора бросать.
Напились так, что опоздал к ней!
У Николеньки в плотницкой сегодня мало работы.
Василий с утра налакался и остался в квартире спать на собачьем коврике возле дивана.
Николенька захватил с собой на работу пластмассовую бутыль с остатками бражки.
Мы с ним постановили, что бражку допьем – и бросим пить!
Навсегда!
Мы хотели вчера бросить, но не смогли все допить. А бражка уже настояна – не пропадать же добру.
После бражки Николеньку потянуло в магазин. Взял бутылку какой-то дешевой дряни.
Я пить отказался, иначе можно снова вечер не у дома Бригитты, а лежа в подворотне провести.
Николенька, пропустив стаканчик, по привычке в философию ударился:
– Вот Василий потешался все, когда я о свободе говорил, а ты молчал. Между тем, Господь уже протянул тебе свою длань, чтобы помочь обрести свободу от земных пристрастий – любовь ниспослал.
Я удивился:
– Какая любовь может быть между дочерью банкира и бомжом? Я к ней без всякой корысти отношусь.
