– Любовь только тогда и бывает любовью, когда в ней корысти нет. Когда она сама по себе ценность – ни прибавить, ни отнять. А если корысть есть – выгоду какую извлечь помышляешь, на взаимность рассчитываешь – это уже проституция, – пояснил он и налил второй стакан вина.
Я ничего не ответил. Сидел и прикидывал, как лучше потом дотащить его до квартиры.
Он решил, что я над его словами задумываюсь.
– Ты у нас богоизбранный. Тебя любовь от бутылки отвращает. А нам с Василием чтобы бросить пить, ремень Божий нужен. Иначе все извилины спиртом выпрямим и помрем алкашами. В монастырь нужно, в монастырь! Чтобы молиться заставляли, чтобы трудом тяжким да беседами душеспасительными всякий миг жизни был заполнен. В монастырь! Там ноша полегче.
Он допил вино.
А через полчаса я погрузил его на спину и поволок домой.
Лечиться ему надо, а не в монастырь.
Не так уж и беспросветна эта жизнь, если каждый вечер можешь видеть прекраснейшую из женщин!
Пусть мимолетно, кратковременно. Иногда в течение десяти-пятнадцати минут.
Но эти минуты соединяют миг с вечностью!
Все остальное перед ними ничто!
Утром в честь воскресенья Николенька призывал Василия очистить душу покаянием:
– Покаемся, исповедуемся, причастимся святых даров. Бог услышит наши молитвы – поможет одолеть пагубную страсть.
– А пивом после церкви угостишь?
– Ты не о пиве думай, а о Боге. Прислушивайся к Его голосу, не глуши мельтешением чувств и мыслей.
– Как же мыслям не мельтешить, если работы нет, денег нет?
– Поститься надо чаще.
– Только что двое суток без копейки денег на воде постились!
– Коль о пиве больше, чем о Боге думаешь, то два дня мало.
Василий оценивающе посмотрел на Николеньку: идти на конфронтацию – остаться без пива, а так…
– Ну, хорошо, – после небольшого раздумья согласился он. – Пойдем попу каяться.
Они ушли в церковь. Я, сославшись на головную боль, остался дома, а после их ухода пошел в парк – мне хотелось побыть одному, побродить по аллеям, ни о чем не думая, ничего не желая…
Когда под вечер я вернулся домой, Василий спал в ванной, а Николенька, размазывая по щекам пьяные слезы, бил себя кулаком в грудь:
– Господи, ну почему ты не поразил меня громом, когда я в сотый раз предал Тебя? Ну почему, Господи?
Вот он, как выразился Василий, звериный оскал капитализма!
Выселили Николеньку из квартиры.
Долг по квартплате за пять лет к назначенному судом времени не погасил.
А у кого нет долгов в наше время?!
Долг – отговорка.
Тут соседи свою лепту внесли.
Не нравилось им, что песни громко поем, что двери у нас все время настежь – входи кто хочешь…
Антс, царство ему небесное, по весне обстановку накалил – урну из окна вытряхнул. Ветер еще не в ту сторону был…
И я, и Николенька потом извинялись. А они все равно: чуть что – завсегда тот случай припоминают.
Конечно, много было и другого, в чем можно нас упрекнуть… Не безгрешные. Кто ж спорит?
Виноваты. Но не со зла ведь.
Хоть бы халупу какую взамен дали, а то определили, чтоб Николенька к жене перебирался.
Ему лучше под топор, чем к ней.
Василий про старые добрые времена вспомнил:
– В советское время такого безобразия власти б не позволили, у каждого было право на жилье.
Теперь Николенька бездомный.
Как я, как Василий.
Василий сказал, что поедет в глушь, в Саратов, к бабушке. Она лет пятнадцать внука не видела – рада будет.
А куда нам с Николенькой податься?
