Вырулили в станицу –овскую. Решили сделать остановку. Так сказать, самим отдохнуть и машине дать передышку. Папа притормозил у квасной бочки и купил у сдобной казачки три стакана квасу. Холодный ядреный квас в такое пекло самое то! Мне этот шипучий бочковой квас показался даже вкуснее, чем тот кислый хлебный, который делала наша мама. Конечно, я об этом промолчал. Может папа подумал так же, не знаю.
Только отхлебнув квасу, он улыбнулся маме:
– Хорош квас! Но до твоего ему далеко.
Другого ответа стоило ли ожидать? Женатый человек, что вы хотите.
Спустя полчаса, когда у нас скрутило животы, и мы вынуждены были останавливаться через каждые пару километров – и так до самого Ейска – я не единожды вспомнил казачку незлым тихим словом и уже пожалел, что с таким удовольствием потягивал этот ейный квас.
Ближе к вечеру мы наконец-то добрались до дяди Славы и тёти Гали. Дядя Слава с момента женитьбы изменился, стал как холёный упитанный кот. Ни за что не узнал бы его, повстречай на улице. По всему видно, женился человек удачно. Но это и понятно: тётя Галя не признавала никаких постных кушаний. Если жарила картошку, то обязательно на шкварках. К борщу помимо пампушек с чесноком подавался хороший шмат сала, а галушки варились в таком крутом бульоне, что его хоть смело разбавляй бидоном кипятка – всё равно выйдет отличный навар. Сказал бы кто тёте Гале, что ужинать можно листьями салата с льняными семечками и томатными хлебцами, как бывало делали мы с папой, в пору когда мама уверовала в ЗОЖ и изо всех сил старалась приобщить нас к правильному питанию – её бы хватил кондратий.
К нашему приезду родственники расстарались на славу! На столе сложно было найти пустое место. Одних пельменей Тётя Галя налепила без малого сотни две. Мама сказала, что хочет после ужина отправиться на пляж, т.к. вечер и утро самое лучшее время для солнечных ванн. Все с ней согласились и сели за широкий стол на улице под навесом.
– За встречу! – торжественно произнёс дядя Слава.
Выпили. Я морс, все остальные дядино Славино пойло. Даже мама. Хотя от человека, еще совсем недавно проповедующего ЗОЖ, я такого не ожидал. Ну да ладно. Тоже ведь человек.
А дальше всё пошло поехало. Громче смех, краснее лица, всё тупее и тупее шутки. Я молча жевал десятый по счету пельмень и все еще надеялся увидеть море в закатных лучах солнца. Надежды рухнули разом, когда дядя Слава затянул: «Чёрный вооорон, чёрный воооорон…»
Папа стройно – не зря когда-то пел в школьном хоре – подхватил: «Да что ж ты вьёёёёшься надо мноооой…»
Тут к ним присоединись два женских голоса: «Ты добыыычи не дождёёёшься, чёрный ворон я не твооой».
Я понял одно: на море мы сегодня не дойдём. А быть едой для комаров мне надоело. Дожевал десятый пельмень, пошёл в дом. За окном долго лились задушевные напевы, тоскливо подвывали соседские собаки. Мне тоже стало грустно. И я уснул.
На следующий день, я, памятуя, что утренние солнечные ванны, так же как и вечерние самые полезные проснулся пораньше. Первое, что услышал – храп, раскатистый дружный храп.
«Ну, всё понятно», – вздохнул я и перевернулся на другой бок. Вздремнул часок-другой. Когда встал, то все родственники сидели там же, где вчера я их оставил: за столом под навесом.
– Глеб, – улыбнулся папа, – сколько можно дрыхнуть?
Мне захотелось ему нагрубить, что в моём подростковом возрасте вполне объяснимо. Но я сдержался. Необъяснимо.
