Мы сидели на кухне, все серьезные разговоры в нашем доме происходят на кухне.
– Я хочу оградить тебя от лишних переживаний, – призналась она, сменив в итоге гнев на милость.
Я хотела ответить, что если бы это было так, она не забеременела бы, но промолчала. Это было бы нечестно, это ее жизнь, она вольна поступать так, как считает нужным, только пусть при этом не пытается контролировать меня и мои переживания.
– Когда Пашку выпишут, он вернется к нам?
– Вообще-то Игорь надеется забрать его домой, – задумчиво обронила мама, – он хочет все исправить. Он неправильно повел себя, узнав, что Паша творил в Болгарии… – она выжидательно посмотрела на меня, очевидно ожидая града вопросов или откровений.
Основное я знаю, вероятные подробности меня пугают, и говорить об этом я не хочу.
– Поздно, ничего уже не исправить. Да и не сможет он, кишка тонка. Пашке лучше жить отдельно. Или он вам надоел?
– Дело не в этом, мы не его родители, мы ничего не решаем. Думаю, я напрасно согласилась, чтобы он у нас жил, получится теперь, что мы его выгоняем. Его мать так просила уговорить его вернуться…
– Мать просила?! – удивилась я.
Мама поморщилась как от зубной боли.
– Мы не в праве судить, мы все совершаем ошибки. Игорь посоветовался со специалистами, взглянул на ситуацию с другой стороны, он жалеет…
– И что это меняет? – снова взвилась я, – Значит, Пашка тут же обязан перевернуться, отряхнуться и все забыть?
Мама долго и пристально смотрела на меня, будто не узнавая, наконец-то выдала фразу, сделавшую мне честь (пусть это мелко, но приятно).
– Когда ты успела повзрослеть?
Я налила себе чаю и вновь присела за стол, стараясь не выдать распиравшей меня гордости.
– Пашка не согласится плясать под дудку предков ни за какие деньги. Сделай так, чтобы он остался у нас, пожалуйста.
– Я подумаю, – вздохнула мама, будто подводя итог нашему разговору, – подумаю, что можно сделать.
Мама у меня замечательная. Просто все время от времени совершают ошибки.
У меня на подбородке вскочил прыщ. Жуть. Целый день пыталась вывести лосьонами и экспресс средствами, не помогло, пришлось выдавить. У меня прыщи выскакивают редко, только если я несколько дней подряд забываю пользоваться очищающими лосьонами. Ладно, надеюсь, до завтра пройдет.
Приехал Вадим. Днем шел дождь, к вечеру похолодало, и лужи затянулись ледяной коркой. В городе гололед, машины бьются и целуются, хорошо, Вадим успел проскочить по лужам. Мама приготовила пирог с яблоками.
Я кое-как разобралась со всеми домашними заданиями. Без Пашки я снова запустила алгебру, я в ней ничего не понимаю, а списать не у кого, скорее бы его уже выписали. Сегодня звонила Светка, звала в кино. С прыщом и без Пашки мне идти не хотелось, поэтому я заманила ее к себе. Она не была у меня дома с первых дней сентября, она не должна была знать, что Пашка живет у меня. Сейчас по дому не разбросаны его вещи и все же Светка углядела под моим письменным столом его школьный рюкзак. Я наврала, что он лежит у меня «на сохранении». Светка гадала, зачем мне это.
Чихать на Светку, но вопрос интересный. Зачем мне это?
Разве мне плохо, оттого что никто не роется в ящиках моего стола, как в собственных, переворачивая все подряд так, что после я ничего не могу найти, не сидит за моим компом, не мешается под ногами, пока я убираюсь, не дрыхнет на моей кровати; что я не нахожу его одеваные майки среди своих чистых вещей в шкафах и свои джинсы, приспособленными под коврик для кошки; я уже не говорю о патологически быстро заканчивающемся шампуне и моем любимом геле для душа с ароматом морской свежести. Эти мелочи раздражают меня куда меньше, чем я привыкла думать, точнее, совсем не раздражают. Сама не знаю, почему я так по нему скучаю.
