Родитель оторвался от своего чемоданчика, посмотрел на меня заново и снова стал собирать пожитки. Еще интенсивнее и лихорадочнее.
«Спите, спите, – пробурчал он впопыхах. – Что ж я, не понимаю… дикие звери…»
И он оборвался на многоточии. А потом снова убежал и снова прибежал, но уже с другим чемоданчиком, уже побольше, и снова все собирал и собирал. Оказалось, Жека, что из вашей квартиры многое можно было собрать.
Впрочем, меня это уже не интересовало, я уже, получив разрешение, спал глубоко и ровно дыша, и только узкая щелка между ресницами напоминала мне о копошащемся в квартире человеке. А перед уходом он снова окликнул меня.
«Дверь перед уходом захлопните», – попросил он вежливо.
Я тут же пробудился.
«Да у меня ключи есть, мне Евгения, дочка ваша, оставила. Я запру лучше».
«Ага, – сказал он, соображая. – На нижний только не запирайте».
«Конечно», – согласился я в радостном предвестье свободы.
И он ушел с двумя полностью нагруженными чемоданчиками. А я лежал и думал: зачем они ему сдались? Ну неужели я произвожу впечатление человека, который может посягнуть на чужое из шкафа? Или дрессировщики не только у диких животных опасение вызывают?
Я так и не понял, а потом облегченно встал и пошел звонить тебе, Жека, чтобы предупредить тебя вовремя. Правда, сначала оделся и умылся, и позавтракал слегка.
«Жек, тебе тут скоро папка будет звонить», – предупредил я тебя.
«Какой папка? – спросила ты. – Чей? Ты чего! Мой отец в командировке, в Самаре на международной выставке высокопородистых, высокоплодящихся кроликов».
Сначала я опешил, потом сразу оказался ошарашен, а после, почти без перехода, меня осенило. Но нехорошо так осенило.
«Ты уверена?» – спросил я, чтобы выиграть время.
«А то, – подтвердила ты. – А в чем, собственно, дело? Чего-то я ничего не понимаю».
«Блин, – вырвалось из меня не свойственное мне вообще-то слово. А потом снова, но уже другое, хоть и созвучное. – Похоже, тебя, Жека, обокрали. Да еще по-крупному».
«Как обокрали? Кто? Ты же дома был? Ты что, не задержал вора? Проспал, что ли?»
«Да я не знал, – стал оправдываться я. Но по всему получалось, что оправдываться было поздно. – Кто ж мог подумать?! – кричал я в трубку, брызжа слюной, коверкая слова, запинаясь, перебивая одной своей фразой другую. – Я был уверен, что это твой отец. Я думал, это он от меня ценное изолирует. Подумал, что он во мне дрессировщика испугался. А оказалось, что домушник! И получается, я вообще мог его не стесняться и попросить мою одежду из другой комнаты принести».
«Какого в тебе дрессировщика? – не поняла Жека. – Там еще дрессировщик в тебе был? Ты что, как только я ушла, дрессировщика в квартиру пустил? Тебе меня одной мало оказалось? Вот почему ты от меня ночью в другую комнату уходишь».
«Да я сам дрессировщик! Диких зверей! Я так твоему отцу насвистел. Вернее, домушнику», – признался я.
«Откуда у нас дикие звери? – не унималась с расспросами Жека. – У нас только собачка Дуся имеется, которую я в «Горку» приносила. Но она не дикая. Да и зверь она не больше, чем некоторые из твоих друзей».
– Это она про кого? – поинтересовался Инфант. – Я ведь всех твоих друзей знаю.
Но я ему не ответил, потому что был занят рассказом.
– А потом я молил Жеку простить меня, брал всю вину на себя, обещал возместить. Хоть не полностью, ну хоть частично. Откуда у меня средств на полностью?
«Что там у вас в шкафчиках упрятано? – выбивал я сведения у Жеки. – На какую сумму? Может, я смогу накопить лет за семь и отдать по частям».
