– Бедная собака, – сказала Тина, – у тебя нет дома. И ты голодная, да? Но у меня нет ничего для тебя: видишь – пустые руки. Я не знала, что тебя встречу.
Псина все поняла, но не уходила. Стояла рядом. Тина сделала шаг к подъезду. И собака сделала шаг. С трудом, но сделала. Умные глаза молили: «Не бросай Помоги!» В прежней своей жизни Тина ничего не смогла бы прочитать в этих огромных глазах. Повернулась бы и ушла, жалея, конечно, неприкаянное существо, но жалея мимолетно и бездеятельно. Не в дом же ее вести в самом деле? Тогда, в той жизни все горе мира существовало за незримой, но непроницаемой стеной. Где-то с кем-то что-то случалось, да. Но далеко, очень далеко. И главное, казалось: не подпускать. У нее ведь была семья: муж, дочь. Их покой и удобство – прежде всего. Остальное – далеко, как пустыня Сахара или вечные снега на вершинах Гималаев.
Но прежняя жизнь скончалась месяц назад, и за это время Тина, оказывается, стала чувствовать чужую боль, как свою. Во всяком случае собачью боль она вдруг ощутила со всей остротой.
– Дай-ка я погляжу, что с тобой, – сказала она собачине.
Та стояла и ждала. Надеяться ей, видно, было больше не на кого. А ее собственные силы и возможности явно равнялись нулю.
Тина обошла собаку и ужаснулась: на правом боку вся шерсть несчастного животного была сожжена, несколько ран на черной коже кровоточили. Смотреть на это раньше она бы себе не позволила: тьфу-тьфу-тьфу, не моя болячка. Но сейчас она понимала, что придется действовать, помогать, иначе грош ей цена с ее болью и собственными страданиями. Она дрожащими пальцами потыкала в телефон, отыскала номер скорой ветеринарной помощи и вызвала на дом врача, назвав свой адрес.
– Пошли домой, – велела она псине, – Сейчас доктор Айболит примчится, будет тебя лечить. Ты дойдешь сама? Постарайся. А то я тебя не донесу.
Собака понимающе посмотрела и, как показалось Тине, слегка кивнула. До подъезда они шли минут десять. Каких-то пятьдесят шагов! За эти десять минут Тина внимательно разглядела страдалицу. Бродячие псы легко определялись по грязно-рыжему окрасу, приземистости и общему ощущению звериной дикости, от них исходящей. Этот найденыш если и был ничьим, то в первом поколении. Крупная, лохматая, черно-белая, с небольшими рыжими пятнами – сенбернар в ее роду явно присутствовал. Скорее всего случилось непредвиденное, породистая мать родила неизвестно от какого папаши. Щенков раздали. Или выбросили? Мог, конечно, и породистый папаша постараться. Впрочем, это вопрос не главный. И вообще никакой. Им надо было шаг за шагом приблизиться к подъезду. И как только они это сделали, подъехала скорая.
– Вы к нам, – сказала Тина ветеринарам, вышедшим из машины, – Мы старались домой попасть, но не успели.
– А мы почему-то без пробок доехали, – удивился звериный доктор, – обычно в пробках стоим в это время, а тут долетели, как на крыльях.
Он мельком глянул на пациента, к которому был вызван и постановил:
– Бродячая?
– Да, – кивнула Тина, – но не беспокойтесь. Я за все заплачу. И… я потом ее у себя оставлю. К себе возьму.
– Это если мы еще на белом свете жить останемся, – задумчиво сказал врач, присаживаясь на корточки перед псиной, чтобы получше рассмотреть раны, – Тут люди хорошо постарались: и жгли, и пинали, и кололи. Странно, что глаза целы. Люди любят глаза выкалывать и лапы псам ломать…
– Нелюди, – ахнула Тина.
