Я глубоко вдыхаю, как будто мне не хватает воздуха, и, если честно, так оно и есть.
– И правильно сделала, ― произносит моя приемная мать уже гораздо менее подозрительным тоном. ―Да-да, выглядишь ты не очень хорошо.
– Вот, я не хотела вас волновать, ― продолжаю я. ― Потому и не стала ничего говорить. Простите, что расстроила вас.
– О, пожалуйста, избавь меня от этого всего, ― говорит мистер Ротвелл, все так же хмурясь. ― Я хочу знать, что именно они тебе сказали. И почему они не оставили тебя в больнице? Они должны были сделать это еще позавчера! ― Чтобы придать вес своим словам, он ударяет кулаком по столу.
– Нет, нет, они сказали, что сегодняшний приступ ― вроде как и не приступ, все в порядке, ― лгу я. ― Это, наверное, нервы, из-за операции и все такое.
Кейтлин отправляет кусок хлеба в рот, не сводя с меня глаз, как будто смотрит один из своих ситкомов.
– Доктор сказал, что я должна совершать легкие прогулки по утрам. ― Я продолжаю врать. ― Говорит, у меня мало кислорода в крови, надо его повышать.
Они обмениваются озадаченными взглядами. Мой приемный отец качает головой, берет пульт и увеличивает громкость телевизора, а приемная мать пристально смотрит на меня, ожидая конца моего выступления.
– Если вы не против, я завтра прогуляюсь в город? ― и с самым непринужденным видом я кладу в тарелку немного салата. ― Далеко не пойду, так, с утра схожу часика на два.
Кейтлин смотрит на мужа. Тот, не отрывая взгляда от телевизора, пожимает плечами.
– Ну, если тебе это доктор рекомендовал, ― говорит она, ― не вижу причин для отказа.
За сегодняшний вечер мы обменялись бо́льшим количеством слов, чем за последние три года. Я не говорю, что они плохие люди. Думаю, у них добрые сердца, и они действительно хотят мне помочь, но я не уверена, что помощь нужна именно мне. Если я что-то и успела понять за свою жизнь, так это то, что взрослые ― те же дети, только очень большие.
Шон Хэннити снова полностью завладевает их вниманием, а я сосредотачиваюсь на остатках еды в тарелке. Жгучая боль в груди становится все сильнее.
Когда я возвращаюсь в нашу комнату, Бекка обрушивает на меня миллион вопросов. Мы ложимся на ее кровать, и, уютно устроившись в моих объятиях, она просит меня снова и снова пересказывать историю моих приключений в лесу. Я представляю ее вниманию очень смягченную версию: о том, что Кайл пытался покончить с собой, разумеется, не упоминаю ― не хватало еще, чтобы ей по ночам снились кошмары.
Когда она наконец засыпает у меня на руках, я перекладываю ее на кровать и чмокаю в нос. Это всегда заставляет ее смеяться. Если бы я только могла всегда быть здесь, чтобы веселить ее.
Я перебираюсь на свою постель, и, хотя мои веки тяжелеют, мысли мои бурлят. Хорошо, допустим, мне удастся уговорить Кайла поехать со мной. Какие родители в здравом уме позволят своему сыну в том состоянии, в котором он сейчас находится, отправиться в Европу одному с девушкой, которую он первый раз в жизни увидел на днях, тем более сиротой в бегах? Кроме того, если они узнают, кто я, и расскажут Ротвеллам, то все закончится, даже не начавшись. Похоже, мне остается только обратиться за помощью к Бейли, моей бывшей приемной сестре.
Я беру со стола планшет и сажусь на кровать. Он грузится долго, минуты две; я пока что роюсь в ящике тумбочки в поисках таблеток. Покрываюсь холодным потом и впервые за долгое время почти ударяюсь в панику. Я не боюсь умереть, но умереть сейчас, в двух шагах от цели всей моей жизни ― найти мою настоящую мать? Об этом не может быть и речи.
