Мальчонкой рос в Сибири я дремучей,
В семье нас было больше десяти…
И наблюдал: сквозь облака и тучи
Сияли звёзды летние в ночи…
И вот мечтал, что вырасту когда-то
И обучусь по-взрослому летать,
И звёзды станут близкими тогда-то,
И можно будет их рукой достать…
С мечтою этой долго я носился,
Поскольку про училище не знал…
А как узнал, то сразу превратился
В трудягу, заимевшего запал!
Запал сей выражался во старанье —
Учиться стал по совести во всём:
По физкультуре получил признанье,
По всем предметам нёс пятёрки в дом…
Старанья эти принесли удачу,
И я легко экзамены все сдал;
И в лётное училище, что в Каче,
Спокойно, без натяга поступал…
А Качинское было тогда в моде —
Не каждый, кто хотел, мог поступить!
Ведь конкурс и отбор был очень строгий,
И испытанья мог я провалить.
Но одолел и эти все препоны
И окунулся в лётную семью,
И был я горд, что наши эшелоны
Дают стране прекрасную «струю»…
Что учат замечательные асы,
Традиции все доблестно здесь чтут,
И тренажёрами полны те классы,
И знанья для великих битв дают!..
Ведь Качинская лётная в те годы
Была главнейшей кузницей в стране —
Недаром сотни три героев сходу
Из стен её прославились в войне…
А пред войною завершил ученье;
И вот я офицерик молодой…
Попал на фронт, где первое крещенье
Там получил… Остался хоть живой…
Мотало нас тогда по разным весям —
Не сосчитать, освоили сколь мест…
И отходили раньше, чем повесив
Над входом иль землянкой Божий крест…
Мы сами находились в униженьи —
Ведь враг тогда успешно воевал…
И слушали мы сводки в напряженьи:
В боях какой наш город ещё пал…
Летал бомбить фашистов я отважно,
За что имел медали, ордена…
И много было разного… Не важно —
Была ведь битва… Да, была война…
Сбивали «мессершмиты» мы лихие
И «дугласы» крошили, как могли;
И вражеские поезда большие
Бомбили в разных точках той земли…
А что поделать, коли враг всей мощью
Насел на нас и бьёт по всем фронтам?
А на душе печальнее и горше
От обстановки, что светила нам…
Сорок второй год был как раз в разгаре,
И враг до Волги уж тогда дошёл;
Победой окрылённый, как в угаре,
Фашист хозяйски по стране пошёл…
И Ленинград в кольцо уже загружен,
И под Москвой оскалилась орда;
И в Закавказье пыл их не остужен,
И Сталинград под натиском врага…
Переживали все мы за Отчизну,
За нашу мать-природу и Москву,
За то, что враг чинит без укоризны
И распускает скверную молву:
Мол, скоро вот придёт победа к немцам —
Освободят советский весь народ
От ига коммунистов, и туземцам
Укажут жизни путь – счастливый ход…
Туземцами они нас величали
За то, что против них боролись мы,
За то, что мы так дружно восставали
И были против гнёта и войны!..
Был самолёт хороший Петлякова
И назывался кратко «Пе-три-бис».
Была в нём двухмоторная основа
И был закамуфлирован, как лис.
На нём я далеко летал в разведку
Туда, где был назначен мне маршрут;
И привозил бобины с целью меткой,
Куда бомбить, чтоб немцам был капут!
Однажды, возвратившись из полёта,
Был срочно вызван я в армейский штаб.
А там все генералы без пилотов
Расспрос мне учинили – каждый страж!
Как долго я летел к тому объекту?
Что видел сквозь туманы и стекло?
Бараки как стоят вдоль тех проспектов?
И можно ль долететь туда ещё?
Я ж молодой был и весьма ретивый,
И, не моргнув, сказал, что долечу;
И если фото те не так красивы,
То снова над объектом пролечу…
Но усмехнулись только генералы,
Что дело тут немножечко не в том,
Чтоб пролететь, коль ты такой бывалый, —
Сыпнуть листовок прямо в каждый дом.
«Так что ж, мешки бросать давно умею
И партизанам часто их бросал!
Три раза пролететь ли вот успею?
Вопрос серьёзный, я не знаю сам…»
«Ну, на тебя теперь-то вся надежда —
Прикинь, как будешь дело исполнять.
Мешки мы подготовим, как и прежде, —
Рычаг нажал, и будут рассыпать.
И важно, чтобы было ещё утро,
Когда народ весь выведен на плац:
Чтоб прочитали все и каждым нýтром
Узнали, что жива Советов власть!
Что боремся мы с нечистью фашистской,
Что дух наш полон страсти и огня
И что победы путь будет неистов,
Что отобьём родные все края…»
И приказали мне поспать до ночи,
А там уж потихоньку вылетать…
А по прилёте доложить всё срочно —
Что получилось там-де испытать…
Поспал я час, не более, от силы —
Роились думы ярко в голове…
И вспомнил дом родной, где был я милым,
Прожив в семье в ученье и в мольбе…
Спать расхотелось. Быстренько собрался
И вот уже ищу свой самолёт…
И вижу, что «конёк» мой оказался
Раскрашен, словно ёлка в Новый год!
Зелёной краской обновлён отменно,
По крыльям звёзды красные горят;
И контур белый к каждой непременно,
И всё блестит – готово на парад!
«Что сделали вы, варвары, такие?
Испортили мой камуфляж былой!
Ведь мне лететь ещё в края чужие!
Как полечу дорогой фронтовой?..»
Но техники лишь развели руками:
«Приказ от генералов был, с высот!
Не исполнять мы не могли, хоть сами
Всё понимаем, что далёк полёт…»
Пришлось смириться… Всё во мне кипело,
Что на погибель верную лечу;
И вряд ли это мне добавит смелость,
И вряд ли мать когда-то навещу…
Но вот я поднимаюсь в небо снова,
И курс на Люблин взят, как день назад.
На звёзды уж смотрю теперь сурово —
Печален мой запал, мой зоркий взгляд…
Полтыщи с гаком целых километров!
И в голове царит сплошной раздрай —
Что вот-де жизнь прошла и только ветром
Обдула… а теперь уже прощай…
Полёт нормальный, двигатели ровно
Рокочут, успокаивая страх…
И как-то мне поверилось невольно,
Что выполню я чёртов тот приказ…
Что разбросаю те мешки с листовкой,
Что разберусь с охраной лагерей
И что осилю со своей сноровкой
Коварный путь, что смерти был сильней…
И долетел до точки назначенья,
И вынырнул так грамотно из туч,
И разнеслись листовочки в мгновенье,
И повторил заход на новый круг…
И вновь пронёсся смело над бараком,
Рассыпав вести от Большой земли,
Но, поднимаясь в небо страшным мраком,
Прожгли мне крылья «мессера» лучи…
Так быстро взмыв, оставив их без дела,
На третий круг в отчаянье взлетел!
И тут уж ощутил я пули в теле —
Немецкий лётчик ноги мне задел…
А выходя из третьего прохода,
Армаду я увидел вдалеке —
То «мессершмиты» яростным походом
Со злобою неслись навстречу мне…
Те «мессеры», конечно, попроворней,
Чем наши «Пешки» были – это раз;