Елена Николаевна отползла от расщелины на несколько метров. Она старалась двигаться бесшумно, хотя прекрасно знала, что ее присутствие все равно выдает свет фонаря. Без него она ничего не видела, и в темноте ей становилось жутко. Ответственная экспедиция провалилась, и она пообещала себе никогда и ни при каких условиях сюда больше не возвращаться. Вопль до сих пор сидел у нее в голове. От его гнета руки сводило дрожью, и луч света прыгал по стенам, точно сумасшедший.
До поворота, откуда начинался спуск, оставалось три-четыре метра. Елена Николаевна надеялась заглянуть за него и хорошенько обдумать, стоит ли ей спускаться. Но этого не случилось, потому что вопль раздался снова.
Гейкина перестала считать свой страх беспричинным. Сейчас она испугалась настолько, что потеряла свое направление. Ее внимание переключилось на туман, выползающий из-за поворота, как длинная, бесконечная змея. Она вспомнила Эву Кордову с ее детальным описанием событий недавнего прошлого, и ей стало так плохо, что она не удержалась и всплакнула.
Плакала Елена Николаевна недолго, потому что следом за туманом из-за поворота появилась чудовищная фигура, в которой она не узнала ни Кочкина, ни Розгина, ни Попова. Воздух наполнился серой, смешанной с мертвечиной и еще невесть чем. Запах был настолько отвратительным, насколько может выдержать порог человеческого восприятия. Елена Николаевна так и не смогла разглядеть фигуру. Ужас пронзил ее насквозь, и она кинулась к расщелине.
Солнечный свет угасал. Скала погружалась в тень, и с набережной Абрау-Дюрсо лилась быстрая музыка. Елена Николаевна протиснулась в расщелину и застыла над пропастью. Она знала, что скоро ей самой придется почувствовать себя птицей, но еще имелся шанс остановить безумие. Сказать, что ничего этого нет. Она обернулась и услышала, как хрустнула ручка оставленного в суматохе фонаря. Свет погас. Стало еще темнее, и женщина поняла, что обманывать себя не стоит. Она хочет жить, и для этого ей придется сделать страшный шаг.
Гейкина выползла на край скалы и поднялась на ноги. Она закрыла глаза, понимая, что даже малейший взгляд вниз способен привести к трагедии. Она не боялась высоты, но от одной мысли о том, где она находится, ее ноги безвольно подгибались. Елена Николаевна не дышала. Она прижалась грудью к теплому камню и сделала два шага к краю. Ощутив под левой ногой воздух, она поняла, что час отчаяния настал. Здесь ей предстояло прыгнуть, а для этого требовалось открыть глаза и узреть бездонную пропасть. Ничего страшнее в своей жизни Гейкина еще не видела.
Она открыла глаза… но, прежде чем ахнуть от глубины простирающейся бездны, женщина заметила птицу. Огромная темно-серая скопа приземлилась на камень и уставилась на нее, будто Елена Николаевна сидела в ее гнезде. Рябая полоса на груди скопы вздыбилась, птица нахохлилась и сделала шаг по направлению к женщине. На скользком камне она чувствовала себя гораздо комфортнее, чем Гейкина.
Елена Николаевна отвернулась. Спасительный отрог был совсем рядом, но она по-прежнему не осмеливалась на прыжок. Чувствуя тяжесть в ногах, Гейкина начала дышать – резко, быстро, с выдохом, как учили Леонида Розгина. Так, на короткое мгновение ей удалось привести сознание в порядок. Птица приблизилась. Ее подход был столь же агрессивен, как и намерение Кочкина открыть запретную дверь. «Не приближайся ко мне!» – мысленно попросила Елена Николаевна и услышала, как птица клюнула ее в сапог. Твердый клюв не пробил защитную обувь с первого раза, но скопа не отступила. Она взъерошила перья и клюнула снова. На этот раз удачно: в сапоге появилась дырка, и Елена Николаевна почувствовала ее пальцем.
