– Я только возьму свою одежду, – сказал он, вставая из-за стола, – Спасибо, что приняла меня.
– Ты можешь остаться. Уйдешь, когда будешь готов.
Петров кивнул. Если бы Марта прогнала его, он бы ушел без вопросов. Если бы попросила остаться, он бы остался. Но она не сделала ни того, ни другого. И от этого у Петрова было такое чувство, будто ему не на что опереться. Будто он идет по канату под куполом цирка, а к его шее привязан многотонный груз свободы выбора.
Пока он думал об этом, в дверь постучали. Петров поискал глазами, чем бы прикрыться, но Марта махнула рукой и пошла открывать.
У дома стояла грузная пожилая женщина, одетая в домашние штаны и растянутую футболку. Едва открылась дверь, она шагнула на порог и заполнила собой весь дверной проем. Казалось, она была сделана из камня – памятник первобытной богине с обширной грудью и навечно застывшим на лице выражением обиды и отвращения.
– Петров! – женщина всплеснула руками, – Ну что ты стоишь столбом? Дай, я тебя обниму!
Она выпучила глаза и раскинула руки для объятий. Петров весь сжался: женщина в дверях выглядела неотвратимо, от нее не было противоядия. Как завороженный, он сделал шаг вперед и замер, прикрывая руками наготу.
Женщина выждала еще секунду и уперла руки в бока:
– Ты посмотри, стеснительный какой. Было бы чего стесняться! Или ты мне не рад?
– Вы кто? Я вас не знаю, – сказал-почти-прошептал Петров.
Хотя, конечно, он уже знал. Не по внешнему сходству и даже не по этим стальным ноткам в голосе, но по жгучему чувству неизбывного страха и стыда, которые так привычно скрутили нутро, он понял, кто стоит перед ним.
– Родную мать не узнает! – вскрикнула женщина с таким неподдельным ужасом, как будто и правда происходило что-то ужасное.
Марта сказала:
– Мы как раз пили чай. Присоединитесь к нам?
Женщина смерила Марту глазами, хмыкнула, и, не разуваясь, как дирижабль, поплыла к столу. Тяжело опустилась на стул, поддела вилкой недоеденную Петровым вафлю и отправила в рот. Петров попятился в комнату, где на полу у кровати лежала его одежда. Женщина махнула рукой и сказала, обращаясь к Марте:
– Пусть идет, неблагодарный. С детьми всегда так. Рожаешь, отдаешь им всю жизнь, и хоть бы спасибо сказали. А как я его выхаживала! Вечно у него то сопли, то диатез – неделю в школе, две недели дома…
Марта ничего не отвечала, но ее участия в диалоге и не требовалось. Женщина, сидящая напротив, погрузилась в собственную реальность и разговаривала с одной ей ведомыми призраками:
– Пока был маленький, такой был послушный ребенок, ласковый. Прибегал ночью, плакал, и я его ложила рядышком. Так и спал со мной лет до двенадцати. А как пошел в восьмой класс – подменили! Стал закрываться, грубить. А раз застала – целовался с какой-то прошмандовкой. Уж я его тогда как следует накормила клубникой! Заставила, а как же. У него с детства аллергия. Сразу стал чесаться, и пятна по телу – страшно смотреть. Но я же как лучше… Чтобы эти шмары к нему больше не ходили. Он бы мне потом спасибо сказал.
– И как? Сказал? – спросила Марта.
Женщина вздрогнула, как будто только сейчас обнаружила, что находится в комнате не одна:
– Что?
– Сказал спасибо?
Женщина поджала губы:
– Нет. Говорю же, неблагодарный. Ты тоже на многое не рассчитывай. Думаешь, ты у него первая? Особенная? Ха! Уж я вас, шалашовок, перевидала…
Из спальни вышел Петров, одетый во вчерашние штаны и футболку с пятнами грязи. Мать окинула его взглядом и осталась недовольна:
