Фёдор захлопнул открытый на полуслове рот и уставился на режиссёра. Нейл же делал прекрасные классические постановки, без этих вот розовых гульфиков. А теперь что?! Временное помрачнение рассудка? Хочется верить, что временное.
- Мне кажется, что розовый гульфик – это перебор…
- Нет-нет, совсем наоборот! – замахал руками режиссер. – В средние века было принято подчеркивать эту зону у мужчин. Туда подкладывали тряпки, чтобы она казалась больше, - Фёдор закашлялся. - Чем более знатный мужчина, тем больше у него должен быть гульфик. А вы поете короля. Короля, Теодор, короля!
- Но почему розовый?! - взвыл Фёдор.
- Потому что в этом есть тайный символизм, - важно ответил режиссер. Точнее, повторил, как попугай, чьи-то слова, – зло подумал Фёдор. – Розовый – цвет плоти.
- Это не символизм, это просто пошлость, - отрезал он.
- Нет-нет, Теодор, вы неправы. Послушайте…
- Перестань его убеждать, Нейл, это бесполезно.
Фёдор резко обернулся на голос. И в первую секунду улыбнулся. К ним подходила Лола Ингер-Кузьменко. В джинсах, черной футболке и кедах, со стянутыми в хвост волосами. Совсем не похожая на главу модного дома.
Ну да. Кому еще могла в голову прийти идея с розовым гульфиком?! И улыбка тут же исчезла с его лица.
- А вот и наша Лола, - заулыбался режиссер. - Она просто вдохнула новое дыхание в эту оперу.
- То-то Доницетти обрадуется, - пробормотал Фёдор.
- А вы все такой же душка, Теодор, - сладко улыбнулась Лола.
- Я знал, что вы сработаетесь, - обрадовался Нейл. – У вас же за плечами такой удачный опыт сотрудничества!
На этой жизнерадостной ноте режиссер пожал руку Фёдору, расцеловал Лолу в щеки и умчал по своим важным режиссерским делам.
И какое-то время они оба на пустой сцене занимались уже привычным им делом - мерили друг друга взглядами.
- Я так понимаю, уговаривать вас убрать это безобразие и сделать что-то приличное – бесполезно? - процедил, наконец, Фёдор.
- А будете капризничать – я приделаю к розовому гульфику черную бахрому. Сверху! – мстительно добавила Лола и, резко развернувшись на пятках, вслед за режиссером тоже покинула сцену.
Оставшись в одиночестве, король Генрих VIII сделал пару шагов, сел на трон, подпер голову рукой и чисто по-британски и по-королевски выдохнул:
- Твою-ю-ю ма-а-ать…
***
Лола вышла на улицу и, не сдержавшись, лягнула со всей силы дверь. Служебный вход в театр имеет тяжелую дубовую дверь, с нее не убудет. А потом пнула еще пару раз. Чтобы полегчало.
Не полегчало. Спустя полчаса Лола сидела в гриль-баре, ждала свой стейк и мелкими глотками пила пиво. И плевать, что середина дня. Мюнхен же! Тут положено пить пиво. Но даже холодное пиво не охлаждало клокочущую внутри злость.
Самовлюбленный. Заносчивый. Надменный. Черт знает что о себе возомнивший гад!
Гульфик ему, видите ли, не понравился! Словно, кроме как о гульфике, и поговорить больше не о чем. Хоть бы улыбнулся. Хоть бы поздоровался как человек. Мог бы сказать, что рад видеть! Нет же. Гульфик.
Когда ее бывший сокурсник по колледжу искусства и дизайна позвонил Лоле с предложением заменить его как художника по костюмам на постановке оперы в Мюнхене – Лола не могла скрыть удивления в голосе. Она никогда не работала с театром. Она не знает, как к этому подступиться. И с чего бы ей вдруг – такое предложение? Логика товарища по учебе была проста: «Ты же работала с Дягилевым, у вас здорово получилось, я думал, тебе будет интересно, он там будет петь заглавную партию». Даже не успев обдумать, Лола сказала «Да!». А этот гад ей сразу давай претензии предъявлять. Да что бы он понимал!
