В ладонях становится тепло, чужие руки поверх них больше не раздражают. Не открываю глаз, стараясь не думать вовсе. Перекрестить средний и указательный, повести ладонью…
— Глаза открывай, — теперь голос над моим ухом звучит довольно и даже весело. А чужие руки тут же отпускают, недообъятия разжимаются, и Холостов тактично отодвигается от меня, отъезжая по скамье не меньше чем на полметра.
Из колбы валит красный дым.
— Как?! — ахаю, а сама чувствую, что к горлу подступает.
— Хороший учитель, все дела… — Костя оперся на столешницу локтем, подпер голову ладонью и сидит теперь полубоком; смотрит на меня с улыбкой и прищуром Чеширского кота. Явно горд собой.
Куртка у него распахнута, съехала от такой позы в сторону, тем самым открыв для удара бок. Вот очень хочется съездить ему в него локтем, чтобы не зазнавался. Еле сдерживаюсь.
Холостов точно не дурак — видимо, что-то читает в моем взгляде и быстро пересаживается на скамью напротив.
— Ладно, хороший ученик тоже имеется, — подмигивает, сверкая улыбкой. — Давай, студент, попробуй без помощи.
Зря все же не стукнула. Тон-то какой — явно вызов бросает, пытается дотянуться до моего самолюбия. И бьет в цель, признаю.
— А вот и попробую, — обещаю мстительно.
Воспоминание 39
Четыре попытки. Одна провальная, вторая снова с помощью и еще две самостоятельно.
— Ну что, будешь еще ругаться на своего гуру? — кто-то, кажется, сейчас лопнет от самодовольства.
— Буду, — отвечаю честно. — Но за это — спасибо.
Преподаватели говорили, что первые месяцы все равно присматриваются к нам. Позже начнутся индивидуальные дополнительные занятия для отстающих, и там «и меня вылечат». Но, как ни крути, будет приятно прийти на общий урок и хоть иногда ради разнообразия не упасть в грязь лицом.
— Обращайся, если что, — любезно приглашает Холостов, протягивает руку, как-то хитро и слишком быстро для моего понимая перекрещивая пальцы, и колба на столе становится девственно чистой (до этого он банально выплескивал на улицу результаты предыдущих экспериментов).
Поджимаю губы. Кажется, я не ошиблась, что кто-то работает на занятиях вполсилы.
— Потомственный, говоришь? — спрашиваю. — И давно премудростями владеешь? — не верю, что такому можно научиться за пару дней. — Почему тогда в Сурок только сейчас?
Холостов бросает на меня взгляд из-под упавшей на глаза челки, затем зачесывает волосы пятерней назад и продолжает складывать оборудование обратно в наплечную сумку.
— Группы в Сурке набираются раз в год, — отвечает спокойно. — На прошлый набор мои способности сочли еще не сформировавшимися. А потом дар «выстрелил», и отцу пришлось натаскивать меня первое время самому.
— А он?..
— Обычный бизнесмен. Даром не злоупотребляет. Так сказать, в запасе. Если понадобится в делах Сурка — выдернут.
— И когда твой дар «выстрелил»…
Мы чужие люди, и мне самой точно не понравились бы подобные вопросы в мою сторону, но пока мне отвечают, не могу не просить. И пусть это банальное желание услышать, что я не одна такой урод, который разнес к чертям не только свою квартиру, но и, кажется, дом и устроил землетрясение.
— Ничего, — дергает плечом. — Отец был рядом, помог, — застегивает сумку и поворачивается ко мне всем корпусом, заглядывает в глаза, опять становясь серьезным, что меня всякий раз настораживает и категорически не вписывается в нарисованный мною же образ самолюбивого мажора. — У тебя, похоже, вышло не так гладко? — указывает подбородком на блокиратор, который я только что на себя нацепила, раз «занятие» закончилось.
