— Да, — признаю, отводя взгляд. Неуютно мне, когда на меня смотрят в упор, будто сканируют. — Мне повезло, что Князев оказался неподалеку и не дал мне разнести весь квартал.
— Князь?
В этом вопросе столько удивления, что приходится поднять голову; затем пожимаю плечами.
— Говорят, реагирует ближайший. Мне повезло, что поблизости был такой спец, — усмехаюсь не так чтобы весело, потому как «повезло» в той ситуации в любом случае неуместное слово.
— Говорят, при таких вещах затирают память, — холодно парирует Холостов, еще раз подтверждая, что, в отличие от многих, он нашим директором не очарован.
— Я просто сама догадалась, а он признался, — возражаю и поспешно затыкаюсь. Звучит как-то враждебно и будто я защищаю директора. Уж кто-кто, а он в моей защите не нуждается. — И все же лучше знать, чем не знать, — добавляю примирительно.
— Сократ мне друг, но истина дороже, — усмехается собеседник, наконец, расслабляясь и решив блеснуть знаниями речей античных философов. — Пошли, студент, — первым встает со скамьи, подхватывая сумку; вешая на плечо, — уже ночь на дворе.
— Пошли, — соглашаюсь. — И… Костя, — он уже у выхода, оборачивается через плечо, — можно тебя попросить?
— Никому о наших тайных, — делает большие глаза, — делах?
Догадливый, аж прибить охота.
— Так можешь? — настаиваю. Проглатываю едва не сорвавшееся с языка «в этот раз».
— Не дрейфь, двоечница, — подмигивает Холостов и первым выходит в темноту.
Воспоминание 40
Несмотря на позднее время, сад еще полон народу. На освещенных фонарями дорожках — никого, зато из беседок слышатся голоса, из некоторых — громкий заливистый смех. Решила бы, что пьяный, но очень сомневаюсь, что кто-то умудрился бы протащить в Сурок алкоголь. Так что наговариваю, народ просто веселится.
А так как сад в это время суток — самое людное место, не сговариваясь, расходимся с Холостовым в разные стороны, едва покинув беседку.
Для очистки совести заглядываю в место обитания пока еще своего котищи и нахожу его в домике на мягкой лежанке. Боб приподнимает голову на звук шагов и зевает, глядя на меня без особого интереса. Вздыхаю, опускаясь на корточки рядом, чешу между ушей.
— Дурак ты, Бобка, — шепчу себе под нос; оборачиваюсь в сторону, откуда только что пришла и резюмирую: — И я дура.
После чего встаю и решительно направляюсь к себе в комнату.
Воспоминание 41
Коридоры пусты. В женском крыле вообще стоит мертвая тишина — видимо, все или по комнатам, или всё в том же саду. Подхожу к двери своей комнаты и с удивлением обнаруживаю в щели прямо над ручкой тетрадный листок. Смотрю по сторонам — никого. Странно.
«В десять в саду у статуи Артемиды», — написано корявым почерком на клетчатом листке. И подпись: «Р.». Мда, я явно недооценила Руслана с его целеустремленностью. И где, черт ее дери, в саду Артемида?!
Поднимаю рукав ветровки: 22:25. Считай опоздала на полчаса. Не ждет же он меня у этой статуи все это время? И с чего бы я вообще должна бежать в темноту на встречу после такой записки? И…
Словом, аргументов никуда не ходить у меня масса, но любопытство перевешивает. Да и странно все это: встречи, записки. Может, у человека что-то случилось?
Вздыхаю и убираю пальцы с ручки двери. Я, конечно, не Чип, не Дейл, и даже не Гайка, спешащая на помощь, но если не узнаю, что нужно от меня Русику, то не усну.
Складываю листок в несколько раз, убираю в задний карман джинсов и быстрым шагом направляюсь к выходу из женского крыла.
