Эта мысль неожиданно не приносит с собой панику. Моя голова понимает, что следовало бы немедленно затаить дыхание и мчаться во всю прыть из помещения, но ноги, словно их приклеили, стоят на месте. Уже надышались!
Медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха, оборачиваюсь к Холостову. Выходит, нас отравили как единственных свидетелей. Подумаешь, один труп или еще два в придачу. Кабздец…
— Кость, я… — честно, я хочу даже извиниться, но слова застревают в горле. — Костя, ты такой красивый! — и мои губы предательски растягиваются в улыбке.
Как я раньше этого не замечала? Веснушки, зубы отбеленные — о чем я думала? Он же такой… высокий, сильный, веселый…
А Холостов стоит напротив и не шевелится, тоже смотрит на меня во все глаза, только дышит как-то тяжело, будто после долгого бега. Наблюдаю за тем, как вздымается его грудная клетка под тонкой рубашкой. Зачем она на нем? Он такой красивый, наверняка у него и тело красивое. Хочу увидеть, хочу коснуться — кожей к коже, без преград.
Во взгляде Холостова мелькает что-то хищное, такое животное, манящее. Мы бросаемся друг к другу одновременно. Оплетаю его тело руками, как обезьянка, цепляюсь. Он подхватывает под ягодицы, прижимает к себе. Губы у него такие теплые, а руки такие сильные. Я плавлюсь, таю, целую, целую, целую. Нас накрывает обоих.
О каком цветочном запахе я только что думала? Это же он так пахнет: и цветами, и ветром, и просто — счастьем.
Держит меня на руках, и мы не прекращаем жадно целоваться. «Кожа к коже, кожа к коже», — пульсирует в моем мозгу, а руки нащупывают пуговицы на его груди; начинаю торопливо расстегивать. Скорее, скорее. Кожа к коже...
Холостов сажает меня на ближайший стол (краем сознания отмечаю звук битого стекла — должно быть, смахнули лишнее), а сам остается между моих широко расставленных ног. Его губы терзают мои, и это самое замечательное ощущение на свете. Наконец, справляюсь с его рубашкой, стягиваю с плеч, бросаю на пол.
О да, у него именно такое тело, как я и думала: крепкое, поджарое. С удовольствием веду ладонями по его плечам до локтей и опять вверх. Чувствую, как от моих прикосновений напрягаются мышцы. Касаюсь груди. Кожа к коже… Дыхание перехватывает.
Он прижимается ко мне, я чувствую характерную твердость у него под джинсами. Но мне не страшно, мне — потрясающе. Выгибаюсь навстречу, хочу вжаться, хочу почувствовать каждой клеточкой.
Кнопки на моей рубашке расстегиваются легко. Его ладони, такие нежные и такие теплые, проводят по моему животу, дотрагиваются до ремня джинсов, но пока не расстегивают, продлевая мгновение; вновь поднимаются вверх, накрывают грудь.
Кожа к коже… Ткань, чертова ткань! Как ее много! Дурацкий лифчик, дурацкие джинсы — и мои, и его. Ближе, жарче, острее. Запускаю пальцы в его волосы, перебираю, тяну. Холостов целует меня в шею, я бесстыдно изгибаюсь, подставляясь. Ну давай же, ниже, ниже… Тяну его волосы сильнее.
Кожа к коже…
Холостов заводит одну руку мне за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер, а второй тянется куда-то в сторону. Это мешает. Я хочу две! Я хочу всего его. Все руки и все ноги, и то, что между ними.
И в тот момент, когда первый крючок уже поддался, а лифчик продолжает держаться всего на одном из них, Костя вдруг отшатывается от меня. Его лицо перекашивается, словно от боли, и в первое мгновение я не могу понять, что происходит. А когда вижу, вскрикиваю.
