Добрые люди. Хроника расказачивания - страница 24

Как-то за несколько дней до Петрова дня, я пришел днем почистить свинарник и конюшню. Почистил, навоз вывез. Наташа мне говорит: «Дядя Ваня, оседлай этих лошадей», а сама пошла в дом. Я оседлал, стою жду. То ли от устатка, то ли от тепла, я прислонился к углу конюшни и придремал. Слышу голос: «Коня мне!» Я луп глазами, а на крыльце белый офицер стоит: фуражка с кокардой, гимнастерка шерстяная защитного цвета, ремни, шашка через плечо, штаны с лампасами, сапоги лаковые. Я рот разинул и не знаю, что мне делать. И, видимо, рот слишком разинул. Слышу: «Чего рот раззявил? Коня мне!» Подхожу с лошадьми к крыльцу, все на мне трусится, а этот офицер мотнул головой, фуражка съехала со лба на затылок и я увидел Наталью. Хотел плюнуть и заматериться как следует, а материться мы научились у красных в несколько этажей и с прибаутками, но не посмел. Уж больно мы все её уважали. А она говорит: «Извините, дядя Ваня, я Вас разбудила?» – Долгов засмеялся. Засмеялся и Иван Семенович.

– А как она сидела в седле? Картина! Я так не умею.

Выехали за мост, она крикнула: «Держи за мной!» А сама с места в галоп. Не доезжая Пешинских хуторов, Наташа спешилась и стала искать дорогу. А потом пошла и пошла, и пошла. Я за ней. Подошли к камышу. А он стоит по высоте, как телеграфный столб и толщиной в большой палец! Наташа говорит: «Это ендовы. Земля Пешинских хуторов, но казаков нету, косить некому, возить не на чем. Будем косить мы. Держи за мной след в след». Пробираемся мелкими шажками, прошли, чувствую, версты две. Я говорю: «Наташа, мы не заблудились?» – «Нет, дядя Ваня, попали точно». Она до замужества с отцом и дедом здесь косила и все знает. Сажен через десять вышли на чистое. А там! Пырей в пупок. Краем над камышом, чтобы не мять траву, поехали в дальний конец. А зрелище чудесное! Ветерок дунет, а по полю волны, как на воде. На обратном пути Наташа рассказала, что там, где сейчас бугор с пыреем, когда-то тек Хопер и был бездонный омут. Наша станица стояла там, где сейчас Пешинский хутор Кузьмин. Её смыл Хопер в половодье. Триста шестьдесят домов с надворными постройками, садами, церковью. Все легло в этот омут. Приехали в станицу. Она у дома Дегтяря спешилась, отдала мне повод своего коня и говорит: «Езжай домой и пригласи Илью и Филиппа Васильевича». А сама привела двенадцать воронежских косарей. И сразу за дело: заводить баню, стричься, бриться, купаться и обед. Илья и Филипп Васильевич ладят травокоски, конные грабли, телеги, арбы. На третий день мы ушли со всем скотом в ендовы, а к нам в станицу пришла «саранча». Это вооруженные дети пятнадцати-шестнадцати лет, вместо расформированного Мироновского корпуса. Наташа ухватила двух комиссаров, привела к себе на постой и поставила их жить в дом Тимофея, а Полина перешла жить к Наташе.

Ночью начали хоронить зерно. К утру обработали три амбара. Под каждым амбаром было не менее двух тысяч ведер зерна. На следующий вечер обработали еще два амбара. Шестой амбар пошел вбок. Мы его подперли дубовыми столбами, но под ним не менее ценное. Там мануфактура: сукно, шерсть, льняное полотно, бязь – все девочек-сирот.

– Откуда мануфактура, – спросил Михаил?