Как только мать открыла дверь, до него донесся надсадный кашель из дальней комнаты. Касем вопросительно взглянул на мать. Она сказала, прикрывая дверь:
~ У нас гость, Касем.
– Кто?
Она что-то прошептала в ответ, и он следом за ней направился в комнату, подумав про себя: «Ах, дядя приехал, ну что же, добро пожаловать».
Не успел старик тяжело приподняться с места, как Касем, опередив его, подошел к нему, обнял, не давая встать.
– Не утруждайте себя, дядя, отдыхайте, как ваши дела?
Тело ребенка и лицо глубокого старца, – таким показался Касему дядя, весь сгорбленный от старости.
Старик ответил, глядя на Касема увлажнившимися глазами из-под густых седых бровей:
– О Аллах… Как ты повзрослел, Касем, вырос, настоящий мужчина.
Касема ничуть не смутил такой тон, он показался ему просто глупым. Это был тон человека, который не замечает, что жизнь движется вперед. Уже от многих знакомых ему приходилось слышать – слух его привык к этому – что он вырос, стал мужчиной, словно ему было суждено по-прежнему оставаться ребенком, каким они его знали, когда он уехал из деревни. Но сами они словно не замечали, что тоже стареют с течением времени. Но кто знает? Может, эти их слова о его взрослении, звучащие с укоризной, были лишь неосознанным желанием не признавать своей старости. Было ли так на самом деле?
Старик зашелся в кашле и долго не мог остановиться. А Касем стал расспрашивать его:
– Рады видеть вас в нашем доме, дядя, как ваши дела?
Старик отдышался, провел рукой по густой бороде, стряхнув с нее несколько приставших перышек:
«Слава Аллаху, сынок. А вот ты, вырос и забыл родные края.
Его снова охватил приступ кашля:
– Вы больны, дядя? – спросил Касем, поправив за его спиной две высокие подушки: – Устраивайтесь вот так, поудобнее.
Мать Касема все еще стояла в дверях, наблюдая за первой встречей своего сына с дядей, а потом, словно убедившись в «знакомстве», которое состоялось между ними, ушла на кухню.
Старик снова принялся разглядывать племянника;
– О Аллах, Я словно опять перед моим покойным братом. О Аллах, Аллах! Касем вспомнил старую фотографию отца, и ему вспомнились слова, сказанные матерью много лет тому назад:
– Ты так похож на покойного отца, Касем. У тебя ведь есть дядя. А он совсем не похож на твоего отца. Их было два брата, отец был младший. От деда ему досталось крепкое здоровье, красота, искренность, сердечность, а его брат, твой дядя…
И Касем почувствовал, что сам сейчас вглядывается в это немощное создание, сидящее рядом с ним. Если бы ему сбрить бороду, то от его лица, пожалуй, ничего бы не осталось.
– …Твой дядя, Касем, – вновь пришли ему на ум слова матери, – богатый крестьянин, вся деревня ходит у него в должниках, но он жесток и не знает пощады.
Старик опять заговорил:
– Грех, сынок… Касем… благородному человеку не пристало забывать о родине и об отчем крае… Но ты за это не в ответе. Взрослые виноваты. Причиной всему твоя мать. Я сказал ей об этом час назад. Это – грех, большой грех, сынок… Ты обязательно должен познакомиться со своей родней.
Он умолк ненадолго, отдышался и прибавил неодобрительно:
– Я – твой дядя, самый близкий тебе из всех человек, а ты меня не знаешь, да и я тебя не знаю, спаси нас Аллах… И детей моих, братьев своих ты не знаешь, и они с тобой не знакомы…
Он опять замолчал, и на его лице ясно отразилась грусть. Потом заговорил снова, еле выдавливая слова из своего тщедушного тела:
