– Моя бабка.
– Понятно. Ну, чего еще помнишь, рассказывай.
– Больше ничего я не помню. Я не особенно расспрашивал. В основном. И отец, наверное, вспоминать не хотел. Она закончила институт благородных девиц. Бабка. Образованная женщина была. Только единственное знаю, что она, бабка моя, матери моей сказала: «Я, – говорит, – мужа своего не любила». Вот это все, что я знаю. И моя мать тоже самое сказала про моего отца. «Я его не любила». И я сдохну, мать твоя скажет: «Я не любила твоего отца». Они все так говорят. У нас на переулке генерал жил. В шестидесятые руководил военным училищем. Говорят, что перед смертью позвал свою жену, попросил наклониться поближе. Слаб был, не вставал уже. Та пришла к нему. Он ей кулачищем в глаз. Бах. И умер. Весь околоток сдержать смеха не мог. Как она потом за гробом шла с перекореженным лицом. Видимо, мужика в течение жизни так доводила, что у него перед смертью только одна мечта осталась.
– Веселая у нас с тобой беседа выходит. Очень мужская.
– Да, у тебя-то как в семье?
– Как и у предков. Аналогично. Тоже врезать иногда тянет. Чтобы не забывала.
– Плохо. Дед вот бабке однажды трепку устроил. Та его на пятнадцать суток определила. На принудительные работы. Я еще ребенком был. Идем с матерью, а отец и еще человек двадцать дорогу подметают под присмотром милиционера. Мать папирос купила, чтобы я отцу передал. А тот не берет. Гордый.
– Да уж… Дальше давай. Дед воспитанником закончил школу. Ладно. Где он с бабушкой познакомился?
– Не знаю. Где-то в деревне. В Александровке. Как он там оказался – не знаю. Он солдатом был. Служил почти семь лет срочную службу. После войны. Мать сказала: «Я вышла за него замуж, потому что очень хотела в город». А любила мать директора школы своего. Это уже улица Шевченко, я так понял.
– Черт его знает, куда я еду.
– А «двойка» где?
– «Двойка» куда-то делась, вместе с проводами. Поди, пойми теперь.
– Нам по «двойке» надо.
– Да найдем сейчас.
– Брат твой ко мне не едет. Там дом напротив разбирают. Батареи алюминиевые брошены. Три штуки. Металлическая дверь. Ну не нужна никому. Сними. Она килограмм пятьдесят весит. Это семьсот рублей денег. Не надо. На такси ездит в баню. Машина сломана. В баню – на такси. Деньги не жалеет. Не считает. Думать-то надо о детях. «Но дети у меня сыты». Он говорит.
– Так, ни это… и чего? И дед потом какой-то техникум закончил, или ты не знаешь?
– Он в училище военное поступил. В киевское зенитное.
– И чего, в смысле – когда? После срочной службы?
– Закончил школу, поступил в училище.
– Так.
– И выгнали его. Анекдот рассказал про Сталина. Выгнали с училища. А! Не про Сталина. «В газете „Правда“ ни слова правды». И на него за это донесли.
– А потом все равно вернулся в армию. Старшим сержантом, или кем он был?
– Сержантом. Ему старшего сержанта уже на старость, блин, зачем присвоили? Делопроизводителем считался. Очень умный был. Списать, обойти эти законы. Все он мог сделать. Его очень уважали. Постоянно пьяный ходил.
– Зачем?
– Ну, поили. Шабашки. Тому сделай, сему сделай. На вещевом складе служил. Там материал, там – форма. От них зависело, как ты будешь выглядеть.
Я вспомнил рассказ отца о его юности. Бабушка хотела моего батю сделать офицером. Чтобы тот поступил в училище, пообещала ему купить мотороллер. Тот повелся. И вот мальчишка, привыкший гонять по крышам голубей, стал курсантом. Начальник военного вуза нарек его дико растущим офицером. Потому что батя дерзким был. А еще прессовал молодого по нарядам, истязая бессонницей. Хотел, чтобы тот родителям пожаловался, и дед с вещевого склада форму ему легче отписывал. По любому требованию. Но планы высокопоставленного офицера разбивались об упрямство мальчишки. Дед не имел никакого понятия, сколько сын дней и ночей в караулах стоит.
